— Ишь, как тебе большого-то окуня захотелось! Ну, вот там глубоко — против перевоза, у дамбы. Там дамба через заводь сделана, дорога проложена. Только там удить нельзя — заросло так, что и воды не видно.
— Пойдем, Шурка, туда! Я еще раз попробую.
— Что ж, пойдем! Здесь не клюет, все равно надо на тот берег попадать, по дамбе перейдем.
Идти довольно далеко пришлось. Шли, шли, так далеко зашли, что опять против Людца оказались. Прямо против перевоза. Через заводь здесь, действительно, была проложена дамба с трубой для прохода воды под самой ее срединой. Оба бока дамбы густо обросли ивовыми кустами — должно быть, она из фашинника была сделана, он и пророс. Померял я удилищем глубину у дамбы — довольно глубоко, аршина два-три. Только вот беда — так густо растут кусты, что и лесу забросить некуда. Впрочем, возле самой трубы удалось мне найти местечко с квадратный аршин, просвет такой между кустами, а рядом с ним второе такое же, прямо против трубы.
— Шурка, — говорю, — давай попробуем удить? Я здесь, а ты вот здесь, рядышком.
— Да, как же, стану я крючки засаживать! Я лучше на Сну пойду, там буду удить. Пойдем со мной! Я там хорошее местечко знаю.
Как ни привык я Шурку слушаться, но на этот раз не послушался — уж очень живо встали в памяти дедушкины рассказы. Место точь-в-точь такое, как он говорил: и глубоко, и кусты, и листья кувшинки за ними плавают, а вот и синяя стрекоза шуршит сухими крылышками над водой.
— Нет, — говорю, — не пойду. Здесь останусь.
— Охота крючки терять да леску рвать, так оставайся. А только ничего ты здесь не поймаешь.
И ушел. И Вася за ним поплелся.
Стал я опять разматывать большую удочку, а сам волнуюсь: неужели и здесь ничего не будет и Шурка опять прав окажется?
Размотал удочку, червяка насадил хорошего и спускаю осторожно лесу в просвет между кустами.
Что это? Поплавок только коснулся воды и, не останавливаясь, под воду ушел. Не задумываясь, потянул я лесу обратно. Есть что-то! И большое! — конец удилища в дугу согнулся, а леска натянулась и дрожит. И у меня задрожали руки и колени сами собой подгибаться стали, а сердце забилось так, что вот-вот выпрыгнет.
С трудом вытащил рыбу — он! Окунь большой! И как раз такой, как в мечтах мне представлялся: красивый, с темно-зеленой спинкой и с красными, как огонь, перьями.
Схватил я его дрожащими руками, снял с крючка и держу, а куда девать, не знаю — корзиночка у нас была одна с Шуркой, а он ее унес. А окунь сильный, из рук так и рвется, в карман его не сунешь. Наконец, догадался: положил окуня на средину дамбы, подальше от воды, снял с себя рубашку, рукава узлом завязал, а низ тоненькой веревочкой (в кармане нашлась) стянул туго и тоже завязал.
И получился у меня мешок. В него и посадил окуня.
Снова забросил леску. Полминуты не прошло, как поплавок ушел опять под воду. Даже не покачнулся перед этим ни разу, а как стоял, так как будто и утонул.
Тащу. На этот раз не тут-то было. Чувствую, что бросилась рыба в сторону, и не могу я ее своротить, к себе повернуть. Заводит мою леску прямо в кусты, и ничего не могу поделать.
Так и случилось. Дошла леса до кустов и остановилась и даже поплавок всплыл на поверхность воды. Подергал-подергал я леску — не пускает что-то. Ясное дело: крючок зацепился.
А сильно дергать в таких случаях не полагается, это-то уж я знал: как раз и лесу оборвешь, и без рыбы и без крючка останешься. Что делать?
И сделал я на этот раз, хоть и не намеренно, но как раз то, что и нужно было сделать. Положил удилище зацепившейся удочки на кусты, а сам за другую удочку взялся, хоть и болело у меня сердце, что у нее и леска тоньше и крючок меньше. Забросил ее и скоро еще одного окуня поймал, такого же крупного, как и первый.
Пока я с ним возился и насаживал нового червяка на крючок, смотрю — а удилище-то от зацепившейся удочки вдруг зашевелилось и по кустам поползло. Схватился я за него обеими руками и еле-еле выволок на этот раз окуня. Да какого! Раза в полтора крупнее двух первых.
Опять у меня руки задрожали и колени подогнулись. А окунь подпрыгивает и тяжело шлепается на самом краю дамбы и рот широко разевает. И опять, как когда-то, бросился я на него всем телом и прижал к земле, причем колючки его больно укололи мой голый живот.
Но на этот раз я зря бросился, — когда окунь успокоился и перестал метаться, то оказалось, что он так глубоко проглотил крючок, что я долго с ним провозился, прежде чем смог его вынуть.
Только что я кончил возню с окунем, смотрю, неподалеку Шурка с Васей показались. Шурка мне кричит что-то. Что — я так и не разобрал, а сам ему закричал: