– Повелитель, – все трое ринулись кланяться, пытаясь взять слово.
– Хорошо ли вы охраняли дом мой и стены? Хе-хе ну чего еще? – ухмыляясь, отозвался Араван наместник Шалема.
– Один лишь этот сумасшедший ворвался сейчас, прикажешь ли убить его? – сказал тот, что молчал до сего времени.
– за что же ему умирать? – спросил Араван.
– Он не исполнил приказа, прошел недозволенно, – нелепо пролепетал ряженный, хотя на тот момент он уже таким не казался, на фоне царя увешанного золотом и пестрыми тканями.
–Стало быть так и не иcполнил? – протяжно вопрошал не известно кого Араван, глядя все время в небо. В ту же минуту, словно прозрев от ушедшего облака, он уже свирепел на глазах.
– Кто охраняет ворота? Псы поганые, живо! – кричал Араван и снова пытался возобладать собой.
– А разве должен был исполнять? – спокойным тоном отвечал Ник на вопрос к нему.
– Должен? – переспросил Араван. После чего прошло не меньше минуты, как он нашелся что ответить, ибо удивление его было сверх великого как огромно, – если уж ты не признал меня в лицо, так скажу я тебе свое имя – имя твоего царя Араван. Услышал ты меня? – с напором на последнюю фразу прорычал царь.
– Имя твое я и в самом деле, пожалуй, слышал. Только что же оно по-твоему должно изменить? – ответил Ник безо всякой перемены.
– Покуда ты в моем городе, ты слуга мой и раб, – высказал Араван, пристально глядя в лицо бродяги.
– И все они твои рабы и слуги? – снова вопрошал Ник, окинув взглядом толпу.
– Они уважают силу мою, потому как знают ее, – ответил Араван, но не поспев сказать дальше, снова спросил Ник.
– Так в страхе сила твоя?
– Страх погубит подлых и бесчестных, а народ то мой любит меня.
– Какой же любовью?
– Той, что отдается в награду. Кто по-твоему защищает этот смертный люд? Тот, кто живет в этом городе, спокоен за жизнь свою и в этом их милость.
– Я не живу в твоем городе или в каком-либо еще, и защищать меня некому. Я живу в целом мире и каждый хочу, чтобы жил так.
– Так спроси же их.
– В этом сейчас нет нужды.
– А станет она?
– Уж, наверное, станет. Когда войско твое разойдется и падут их мечи…
– Что тогда?
– Не станет ни какой власти, будет всего один только огромный город бесконечный и свободный, – выдохнул Ник, будто силясь уже сейчас то исполнить.
– Я не верю тебе. Что если завтра придут враги на мою землю? Спасут их твои проповеди? – грозно выпалил Араван.
–Если уж завтра, то пожалуй спасут. Вот только бы не сегодня, – ответил Ник, в его голосе и впрямь была какая-то надежда.
– Замолчи крысенышь, – прокричал царь, и в гневе своем даже позабыл о власти своей, не зная как и усмирить бродягу.
– Ворота твои охраняются тремя мужами, те уж, поди не всесильны, позаботься ты хоть о том, – нашелся вдруг Ник.
– И без твоей пустой головы туда было послано люду, – раздражаясь, ответил царь.
– Страшно? – спросил от чего-то Ник.
– Ты верно страха не видел, вонючий пес, так довольно, пришло тебе время. Схватить бродягу, бить пока не признает меня, покуда защиты моей не попросит несчастный! – приказал царь. Наконец-то он почувствовал, что стал приходить в себя.
Полчище царского войска обступило со всех сторон Ника. За те секунды, что медлили они Ник поспел разглядеть многое, едва уже не поверив в гибель свою. Толпа приближалась, и уж даже когда била и истязала его, не верил он и тогда в свою смерть, а уж в это поверить можно. Даже в собственную смерть можно верить, но только не в смерть истины в себе, которая сидит еще глубже, чем сама душа. Он не предал свою истину, даже пройдя сквозь вечность. Способны ли на то их жалкие кнуты, едва ли. Все же смерть казалась, делом решенным и Ник это понимал совсем нормальным, но даже тогда поверить не мог. Важно ли во что верить?
Беснуется сила больного врага
На чахлые жилы поднимет слуга
Бессильные мощи борются смело
Бей свои вожжи пока не взлетела
Душа не разорванных белых страниц
Завидит утопленных в слезах ресниц
Умытых войною собственных сил
Встанут гурьбою и дом им не мил
Сраженные в стенах владыки судьбы
Бьются в изменах с мечами рабы
Застынет навеки рожденный Шалем
Высохнут реки да станет он нем
О, великий Мардук внемлем тебе, бог наш, и славу воздаем тебе, молимся тебе, услышь нас и избавь от бед и страданий. Перекликаются преклонившиеся из света и во тьме глухой. И уж более всего-то во тьме. Их не счесть всех в этом безумном городе, но поскольку не каждый и был преклоненным. Таким стал некогда и Каин, но не от скудности сознания своего, а вовсе наоборот. Он не успел к годам своим понять молитв, по которым учился когда-то читать. Каину исполнилось четырнадцать лет, когда он начал понимать смысл им прочитанного. А поскольку познание его в молитвах о Вавилонском боге уже были прочитаны давным-давно, они так и остались всего лишь азбукой первопознания. Истина же мыслящего человека, всегда состоит в идее, образовавшейся в его собственной голове. Совсем даже не важно, случались ли у кого-то подобные идеи раньше. Главное в этом всегда будет принадлежность, ведь только себе можно поверить, не требуя доказательств, не проявляя смятения и малодушия. Такое убеждение всегда будет истинно – только потому, что принадлежит тебе. В любом же споре, попытке склонить, ты всегда найдешь части и целое, в котором и есть ты. Что же предложит тебе большинство, что назовет верным, ты всякий раз поймешь, когда возложишь их части на одну чашу весов и не позабудешь о другой чаше, на которой будет твоя правда. Все разом вместе с тобой у них получится целое, но у тебя и без них оно всегда есть. Примкнувший, утвердит твою правду.