Я иду вдоль домов, которые мне нравятся, впереди по левую руку небольшой парк с фонтаном, а еще чуть левее выделяется красный дом, солнце блестит, разливаясь по парку, и отблескивает в воде фонтана, этот фонтан мне тоже знаком. По правую руку я вижу большое здание на пригорке устланном свежей травой скошенной коротко, ступеньки прямо посередине ведут к дверям и я решил зайти. Внутри здание было все так же огромно, даже казалось больше из-за того что было почти пустым. Наконец на лестнице сверху я увидел живое лицо, одного человека, который, по правде сказать, увидел меня раньше. Она спросила меня о чем-то, что я не расслышал, это была женщина пожилого возраста. Я подошел ближе.
– Вы студент? – спросила она меня довольно резко.
– Нет, хотя я не уверен.
– Не уверены в том студент вы или нет?
– Ну, тогда скорее нет. Какую книгу вы ищите молодой человек?
– Книгу? – я понял, что выгляжу глупо, пытаясь вспомнить, что это такое, мне стало не по себе. Мне понадобилось секунд пять, чтобы вспомнить о книгах, что я знал раньше, у меня вышло неплохо, несколько рассказов и пару поэм пришли на ум. С горем пополам разобрался, но не успел ответить далее, как меня упредил возглас все той же женщины.
– Зачем вы вообще сюда пришли?
Мне стало неловко, а после даже немного обидно, – у вас ведь книги читают, да? – мне стало еще больше не по себе, как только я выдал этот вопрос, но понял что уже поздно.
– Именно так, молодой человек. Так вы скажите наконец что-нибудь более вразумительное или мне не удастся этого добиться? – женщина задала этот вопрос как можно более грозно и хотя в самом деле у нее едва ли это вышло, на меня она произвела именно тот эффект который и хотела.
– Я не помню названия, но могу продекламировать небольшую цитату, может быть, вы узнаете. Вот например: «вышла из тьмы рано рожденная розоперстая Эос» .
– Ах, да. Кажется, я припоминаю, – ее лицо осветилось улыбкой, и буквально за один миг я увидел эту женщину в двух совершенно противоположных эмоциональных состояниях, – это Гомер, его Одиссея. Хотя, кажется, и в Илиаде такое было, мы найдем эту книгу.
– Тогда если можно и еще одну. Я даже название помню – «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона», – теперь уже совершенно свободно попросил я.
– Это едва ли, молодой человек. Я впервые слышу об этой книге. Здесь их тысячи, и пусть я не читала их все, но название каждой мне известно и уж тем более это касается художественной литературы, – ее лицо снова стало серьезным, возможно ей даже показалось, что над ней издеваются, – так что ни о каком приключении вами упомянутых товарищей не может идти речи.
– Что ж, тогда последнее, если позволите. Я снова не могу вспомнить автора, но название помню точно, она называется «Фауст», – я с надеждой приготовился услышать ответ.
– Нет, здесь точно этого нет, – сухо ответила женщина и продолжила перебирать книги.
В тот миг я увидел словно картинку, ту самую книгу на подоконнике, там, где я когда-то жил. Я точно помню это и то не могло быть воображением, потому что я не бывал в таких местах как это. Не докатиться бы до отчаянья в своих воспоминаниях, что если они не мои, что со мной стало, если все же я помню. Что же мне до того если я найду свою цель, пусть она ни как не объяснит это мне, я этого и не жду.
Леонард не удивился, выходя из библиотеки раскатам грома и черному небу вместо искристого солнца. Весь мир будто съежился сбитым клубком, чтобы его обхватить и нести за собой. Если этот мир еще куда-то движется.
Невольной рукой, снимая песчинки
Врезаясь строкой, краем травинки
Каленым пером в расшитой рубашке
Пролитым сном под тень промокашки
Рубленый рельеф огромные скалы
Загнанны в хлев что робки и малы
Только лишь ветер снимающий ров
Может ответить на думы богов
Кто-то из них ваял себе землю
Молча затих следом не внемля
Снова стирает все большей рукой
Тот умирает забыв в себе слой
Новый грубее ломая опилки
Ему тяжелее, но тянутся жилки
Размазана пыль уходит песок
И чей-то ковыль сметают из строк
Не перестанут существовать профессор Рич и доктор Аескул, даже когда они не найдут Леонарда, а они его давно ищут. Ни одно отделение полиции, ни один сумасшедший дом и даже морг, ни кто не нашел и даже не помог найти сбежавшую ценность. В это же время сам ценнейший экземпляр разгуливал везде, где только мог, обошел несколько баров и нашел их весьма скучными, но от чего-то, возможно важными. Где еще можно встретить столько людей, которые ни куда не спешат? Леонард долгое время заходил в бары как на работу. После нескольких посещений он успел понять, что сидеть просто так здесь почему-то нельзя (хотя в парке было можно) и он заказывал каждый раз дешевый напиток, часто оставляя его совершенно полным в стакане. Бесплодность походов постепенно наводила Леонарда на мысль, что может стать это не так уж и важно, а раз точно ему неизвестно, то с чего он решил, что оно важно. Пропустив по не отмеченному маршруту с половину дюжины баров, Леонард очутился в месте, которое изначально могло показаться давно забытым даже тому, кто о нем знал. Двор из старых домов мрачной тенью висел над одинокими детскими качелями, да еще парой лавочек. На углу подвал, а над ним надпись, ты ее можешь не читать, она и так скажет что внизу – это снова бар, но какой-то странный. Леонард зашел. Увидел почти пустой зал, двое посетителей уткнулись глубоко в угол, так что о них и не вспомнишь, впереди сцена, на которую, гулко стуча подошвами ботинок, вскакивает девушка. Она прекрасна, возможно, ее красоту видели и другие, но только Леонард знал, насколько она прекрасна. Хрупкая, с большими глазами, совсем не белыми, но светлыми волосами, в ее лице было что-то детское. Это был не беспомощный ребенок, другой – с уверенным взглядом и полный надежды, почти угасшей, но все еще оставляющей отпечаток грез. Она заиграла, вступление было не долгим, но тот миг до ее голоса успел увести Леонарда так далеко, что он уже почти не видел девушки и слушал только музыку. Когда песня утихла, девушка мигом спрыгнула вперед со сцены, и только это вывело Леонарда из блаженного полудрема, и вернула в реальный мир. Следующий раз как Леонард моргнул, он увидел ее за стойкой, у него не было и мысли подойти, так жалко ему было притронуться к этому созданию, словно это единственный в мире предмет искусства рядом с которым лучше и не дышать, чтобы его не испортить.