В центре миросозерцания Айседоры стояла великая ненависть к нынешнему буржуазному быту.
<…> Вести о революции, происшедшей в царской России, об огромных перспективах культурной революции, которую политический переворот провозглашал, заставили Айседору резко порвать свои буржуазные связи, и, несмотря на всякие предупреждения об опасности такого шага и самого пребывания в Революционной России, несмотря на угрозы репрессиями со стороны капиталистических антрепренеров, она приехала в Москву, голодную, холодную Москву самых тяжелых годов нашей революции и приступила здесь к работе. Не место здесь писать об этой ее работе и вообще о судьбах основанной ею школы, которая сейчас переживает тяжелый момент, несмотря на то, что заветы Айседоры несомненно живы в деятельности Ирмы Дункан. Я хочу сказать только несколько слов о моих личных встречах, которые были у меня с Айседорой.
Она очень хорошо мирилась с запущенностью и бедностью нашей тогдашней жизни. Она сразу поняла источники этого и старалась быть как можно меньше требовательной по отношению к правительству. Я боялся, что она будет обескуражена, что у нее руки опустятся. Помощь, которую мы ей давали, была чрезвычайно незначительна. Личную свою жизнь она вела исключительно на привезенные доллары и никогда ни одной копейки от партии и правительства в этом отношении не получала. Это, конечно, не помешало нашей подлейшей, реакционной обывательщине называть ее «Дунька-коммунистка» и шипеть о том, что стареющая танцовщица продалась за сходную цену большевикам. Можно ответить только самым глубоким презрением по адресу подобных мелких негодяев.
Нет, Айседора внесла максимум своего пламенного идеализма в основанное ею дело и сама, наоборот, часто доказывала мне, что, конечно, пройдет несколько очень трудных лет, но что она, все-таки, сможет вывести свое дело на широкий простор.
К сожалению, по мере того как мы богатели, оценка деятельности Айседоры Дункан не повышалась, а скорее понижалась. Перед нами вставали серьезные задачи в области социальной педагогики, – задачи все осложняющиеся. Словом, то, что казалось чуть ли не обязательным в период голодного и холодного революционного энтузиазма, стало казаться нерасчетливым, когда перешли на режим экономии, на плановость и т. д. Тут еще подошел горький роман Айседоры с Есениным. Она уехала из Москвы, оставив школу на попечение своей приемной дочери Ирмы Дункан, но не переставая с болезненной чуткостью следить за этой школой. Незадолго до своей смерти она посетила меня в Париже, расспрашивала о школе, рассказывала об издании своего дневника на русском языке, о великих перспективах найти средства, чтобы подвести под школу серьезную материальную базу, и т. д.
Все оказалось не совсем современным. Приди эти более спокойные и более «роскошные» времена, которых мы с несомненностью ждем, скажем, лет так через пять, – на десять-пятнадцать лет раньше, я думаю, что Айседора сыграла бы очень крупную роль не только в эстетической нашей культуре, но шире – в нашей физкультуре вообще.
К сожалению, мы даже сейчас не в таком положении, чтобы поставить вопрос о применении в известных границах этической хореографии Айседоры Дункан. Это, вероятно, придет. В те же времена, когда Айседора Дункан протягивала нам все свои силы, всю свою жизнь и пыталась собирать тысячи рабочих детишек для того, чтобы учить их свободе движений, грации и выражению высоких человеческих чувств, мы могли только платонически благодарить ее, оказывать ей грошовую помощь и, в конце концов, горестно пожав плечами, сказать ей, что наше время слишком сурово для подобных задач.
Это не мешает тому, что мы вспоминаем о трагически погибшей артистке и большом человеке с чувством живой благодарности и немеркнущей симпатии.
1928 г.
Спектакль студии Чернецкой*
Сегодня в бывшем театре «Эрмитаж», ныне Арене Пролеткульта, будет иметь место показательный спектакль Инны Самойловны Чернецкой1 Еще недавно я совсем мало знал эту студию. Как-то на одном экзаменационном спектакле, где выступали сразу три очень хорошие наши хореографические школы, мне пришлось выделить работу этой студии, как наиболее художественно законченную и полную содержанием, Теперь я ближе познакомился с этими работами, тоже случайно попав на первый показательный спектакль уже через промежуток нескольких месяцев и застав студию на более высокой ступени ее развития. Я сам предложил тов. Чернецкой сказать вступительное слово перед ее спектаклем, так как здесь действительно есть что сказать.