«Они как бы ждали своей настоящей публики, к ним могут быть применены слова Пушкина о театре: „театр еще не знает настоящей публики, он ее ждет“. И вот она пришла, она пришла в вашем лице, товарищи представители рабочих и крестьян России. Охраняя богатое наследство, во владение которым должен вступить трудовой народ, и покровительствуя новому творчеству, возникающему в самих массах, мы, повторяю, достигли кое-каких результатов, имеющих даже международное значение… Я горд, что в настоящий момент, несмотря на ужасающую разруху, несмотря на свирепствующую два года гражданскую войну, могу представить здесь перед вами целый букет великолепных художественных цветов. Тут будут и скромные цветы грядущей пролетарской весны, ярко-красные, однако, и благоухающие пряным запахом… И каждый исполнитель сегодняшнего концерта будет счастлив представить вам лучшее, что он имеет, ибо каждый сознательно или бессознательно, поскольку он художник, ждал подобного часа… Пусть же VII Съезд примет от нас этот букет художественных цветов, перевязанный алой советской лентой»21.
Начался концерт. Луначарский был прав: такого «букета великолепных художественных цветов», такого созвездия талантов давно уже не видела старейшая сцена столицы. Первая народная артистка страны Советов Ермолова, Южин и Яблочкина, Гельцер и Тихомиров, Москвин, Певцов, Шаляпин, ансамбль виртуозов, позже названный Квартетом имени Страдивариуса!.. Первое слово в концерте было предоставлено героической музыке Бетховена в исполнении оркестра Большого театра под управлением Кусевицкого, что как бы задало тон всему дальнейшему. Как и предсказывал Луначарский, концерт действительно явился своеобразным художественно-политическим отчетом лучших мастеров русского искусства. Исполнялась главным образом классика. Это было естественно. И все же веяния нового времени уже давали себя знать. Самые живые современные ассоциации вызвало исполнение И. Н. Певцовым монолога из пьесы Луначарского «Королевский брадобрей», впервые показанной на сцене в начале того же 1919 года и встретившей одобрительный отклик Ленина. Смело, дерзко, многообещающе прозвучали на фоне классики озорные, словно опаленные огнями еще не утихших боев с Юденичем и Колчаком фронтовые частушки Демьяна Бедного, задорно распевавшиеся Б. С. Борисовым.
Пройдет несколько месяцев, и в статье «Будем смеяться» не об этом ли побеге нового вспомнит Луначарский, когда, призывая к максимальной активизации «братства веселых красных скоморохов», скажет:
«…Быть может, самым лучшим смехачом нашим является Демьян Бедный, но он немножко одинок в этом отношении и лишь постепенно и в очень малой мере начинает выходить из полумертвых столбцов газеты на живую эстраду. Все это ничтожно по сравнению с большой задачей направить в достодолжное русло стихию народного смеха».
Но Луначарский не был бы Луначарским, если бы он счел возможным ограничиться лишь констатацией увиденного и выражением сожаления, что на живую эстраду это новое, животрепещущее, остросовременное и злободневное пока еще выходит мало. И, как явствует из материалов, публикуемых в настоящей книге, он принимает самое активное участие в организации нового, современного эстрадно-концертного репертуара и привлечении к этому писателей, поэтов, музыкантов, содействуя популяризации новых форм эстрадных выступлений. В статье «Новая поэзия» (1919) он намечает конкретный план создания такого репертуара, с тем чтобы «песня революционной музы» зазвучала на эстраде возможно громче, ратует за подготовку специального сборника «Революционная эстрада», а когда его совет реализуется, сопровождает своим направляющим предисловием сборник «Рабочий чтец-декламатор», выпускаемый издательством «Прибой».
Решительно оспаривает Луначарский попытку задержать постановку актуальных агитпьесок Маяковского в новообразованной студии Театра сатиры и добивается показа зрителю «этих первых сатирических этюдов». В письме, полный текст которого публикуется в настоящем сборнике, Луначарский не случайно вспоминает о политической заостренности и эффективности сатиры Маяковского в пору работы поэта в РОСТА. В дальнейшем он еще не раз напомнит о том, как может слово Маяковского оживить и оплодотворить репертуар эстрады, и в самых малых и в больших, «обозренческих» ее формах. Семь лет спустя после упомянутого письма в РКИ, в марте 1927 года, Луначарский направляет Маяковскому письмо: