Путевку в жизнь дал Луначарский одному из прославленных советских виолончелистов, лауреату первой премии на Первом всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей С. Н. Кнушевицкому. Поступив в 1922 году в Московскую консерваторию, одаренный юноша был вынужден ради заработка играть по вечерам в ресторанных оркестриках и ансамблях. В один из таких вечеров юному виолончелисту передают просьбу из публики сыграть «Песню менестреля» и «Испанскую серенаду» Глазунова, а затем – «Ноктюрн» и «Сентиментальный вальс» Чайковского.
«Я был несказанно удивлен, – вспоминал Святослав Николаевич, – кто из присутствующих так любит виолончель и, главное, знает ее репертуар? И вдруг меня вызывают к директору ресторана в кабинет. Войдя и увидев А. В. Луначарского, я был смущен и взволнован»54.
Беседа продолжалась долго. Восхищенный его дарованием, Луначарский советовал ему оставить игру в подобных оркестрах, больше и серьезнее заниматься, а узнав о стесненном материальном положении юноши, содействовал получению виолончелистом государственной стипендии. Позднее Луначарский вместе с К. Н. Игумновым рекомендовал его в состав группы музыкантов, направлявшихся за границу для совершенствования мастерства.
Примеры, приведенные в отношении музыкантов, в равной мере могут быть распространены и на представителей решительно всех жанров концертно-эстрадного исполнительства, в особенности когда внимание Луначарского приковывалось к судьбам творческих кадров союзных республик. Читатель легко убедится в этом, знакомясь с материалами книги.
Страстный поборник возможно более активного приобщения и исполнителей и слушателей к многокрасочному творчеству народов нашей страны, воспитанию их в духе интернационализма, Луначарский с неустанной заботой и теплотой относился к посланцам народов, едва лишь начинавших выходить на путь широкого культурного строительства. В 1924 году он присутствует на вечере в Коммунистическом университете трудящихся Востока; одной из участниц вечера была юная солистка первого узбекского ансамбля песни и танца, совершенствовавшая свое исполнительское мастерство в Москве на хореографическом отделении Театрального техникума имени А. В. Луначарского, Тамара Петросян, в дальнейшем приобретшая известность под именем Тамары Ханум. «Первой восточной ласточкой» назвал ее в своем выступлении Луначарский. Вспоминая те дни, Тамара Ханум рассказывает: «Можно сказать, что Анатолий Васильевич являлся в некотором смысле моим крестным. Перед концертом его устроители спросили, как меня объявлять. Русского языка я не знала. Мои подруги-узбечки щебетали: ханум, ханум. Это слово, „девушка“ (ханум – по-узбекски девушка), приняли за фамилию. Так и объявили. Потом и Луначарский, выступая с трибуны, назвал меня Тамара Ханум. Так неожиданно появился мой артистический псевдоним. С этим именем и живу уже более полувека»55.
По предложению Луначарского Тамара Ханум в 1925 году была включена в состав советской делегации на Всемирной выставке декоративного искусства в Париже, где участвовала в прошедшем с бурным успехом показательном концерте искусства народов СССР.
Справедливость, правда, требует сказать, что не всегда молодые артисты, писатели, художники, прибегавшие к поддержке Луначарского и добивавшиеся от него рекомендаций, оправдывали его надежды. Луначарского это не смущало. Для него это было не более чем неизбежными «издержками производства». Вера в необходимость действенной поддержки молодежи не оставляла его никогда. И тем большее возмущение вызывали у него преграды, которые порою ставили общепризнанные «мэтры» молодым талантам.
«Довольно настрадались наши консерватории, наши оперные театры, наша публика от разного рода амбициозных людей с ограниченным кругозором, со врожденной антипатией ко всему яркому, замечательному, людей, склонных к тому, чтобы только скрепя сердце, или, как иногда говорится, „скрипя сердцем“, допустить того или другого maitrea блистать, словно признание каждого нового гениального художника может омрачить их собственные, весьма иногда скромные и даже сомнительные „произведения“»56,