Сразу же отметим то, что нужно тогда, когда мы наносим сатирический удар по капиталистической Америке, Европе и т. д., и что особенно важно, даже необходимо в нашей самокритике. Это – меткость прицела. Можно вовсе несмешное сделать в искусстве смешным, самого умного человека можно изобразить дураком, заставить мудреца Соломона ходить на четвереньках и мычать как корова. Можно осмеять все, но мы в этом совершенно не заинтересованы, а наш враг заинтересован.
Враг заинтересован в том, чтобы как можно большее количество элементов советской жизни было осмеяно, а мы заинтересованы в том, чтобы таких элементов было как можно меньше, и поэтому мы должны осмеивать, но только то, что действительно подлежит осмеянию. Плохой доктор, когда ему нужно прижечь ляписом одну точку, сожжет все лицо. Так же поступают и «размашистые сатирики». Вместо того, чтобы взять смешное в рамках несмешного, больное в рамках здорового, сразу показать, что мы имеем дело со здоровым организмом, в котором имеются отдельные неполадки, отдельные пережитки старого, не окончательно истребленного общества, делается попытка, которая часто сводится субъективно, в сознании автора, просто к увлечению смешным, но объективно есть служение врагу. Иногда в нашей литературе, театре, кино появляются такие комедии и сатиры, про которые можно сказать: скверно, что они показаны у нас, и было бы преступлением их показывать на Западе, где дорого заплатили бы за такую клевету на нашу жизнь. Каждый художник, который орудует смехом по отношению к нашим внутренним объектам, должен всегда помнить общее правило: никогда не давать ни одной сатиры, без того чтобы не противопоставить осмеиваемому в ней наши великие и здоровые начала.
<…> Пролетариат имеет право на все художественные методы, которые ведут к его цели, как бы педанты этого ни отрицали. Поэтому пролетариат может пользоваться как угодно фантастикой. Да мы ею и пользуемся: каждый номер «Крокодила» – карикатура. Она возможна и законна в литературе, театре и кино. Для того чтобы она не превращалась в зубоскальство, нужно только, чтобы она соответствовала каким-то идейным ценностям.
В смехе очень много нейтрально смешного. Анри Бергсон наблюдал, что коренным образом смешное смешит каждого человека. Поводов для такого смеха очень много: употребил человек не то слово (так называемые обмолвки), хотел человек оказать услугу и вместо этого бацнул камнем по лбу, – все, что показывает неловкость, косность, вызывает смех.
Многие говорят, что смех, который можно вызвать трюком, смешным положением, вытекающим из механических ошибок, физиологически чрезвычайно полезен, что сам по себе такой смех – хорошая гимнастика. Может быть, и так, но мы можем вызывать смех и более разумными способами.
Буржуазные авторы часто соскальзывают на чисто развлекательное искусство, и это служит известную службу буржуазии, отвлекая оппозиционные общественные формы от серьезных социальных вопросов. Наше искусство должно давать глубокое пролетарское содержание и быть таким развлечением, которое одновременно с отдыхом после работы было бы и актом воспитания. Такие пьесы, где смех вызывается глупыми эффектами, приключениями, построены только на нападении, на дурацких выходках, – у нас вредны.
Но значит ли это, что мы должны совсем отказаться от нейтрального смеха, от таких смешных моментов, которые могут немного взбудоражить человека, не задевая его более или менее глубоко? Я думаю, что нет. От такта авторов, режиссеров и актеров зависит, будет ли смешной трюк смешным и уместным. Когда Бобчинский падает и получает нашлепку на нос, публика смеется. Критика раньше от этого приходила в ужас: что такое – на сцене императорского театра высмеивается человек, который упал и получил нашлепку на нос! Но в «Ревизоре» это дает общее представление о торопливости спотыкающихся людишек – Бобчинского и Добчинского, и эпизод с падением возбуждает смех, который попадает на свое место. При известном такте можно пользоваться подобными трюками и в комедии и в сатире.
У карикатуристов европейского пролетариата преобладает смех горький, полный негодования (Гросс, Отто Дике и др.). Когда наши карикатуристы стали им подражать, то им правильно указывали, что наш пролетариат не находится в положении знающего своего превосходство, но еще угнетенного класса. Наш пролетариат – вождь-диктатор, мы сами смотрим на буржуазию сверху вниз, и у нас, у пролетариата, сознающего свою торжественную силу, смех иной, чем у наших зарубежных братьев. Если в советском искусстве найдет себе место смех очень легкий, шутка, балагурство, никакой беды от этого не будет – разумеется, если шутка и балагурство не будут вытеснять идейное содержание, а служить ему. У злого старика Джонатана Свифта каждый образ имеет свое социальное содержание и соответственно этому и свой особый прием. И часто смех сводится к простому подтруниванию, к юмору по поводу внешне смешного эпизода, не снижая этим сатирической напряженности произведения в целом.