Выбрать главу

Между тем, эстрада по количеству обслуживаемой ею публики является одной из самых широкодействующих форм искусства. По своей живости, по возможности отвечать немедленно на злободневные события, по своей политической заостренности, – эстрада имеет большие преимущества перед театром, кино, серьезной литературой. Последняя требует большего времени для подготовки своей продукции, по основной своей форме значительно тяжеловеснее легкокрылой и жалящей, как оса, эстрадной песенки или куплетной хроники.

К этому надо прибавить, что эстрада могла бы иметь очень большое влияние на клубно-эстрадную сцену, включая сюда и живую газету. Эстрадные формы и живая газета занимают весьма значительное место в культурной работе клубной сцены и все шире перебрасываются из города в деревню.

Надо признаться, что эстрада не только могла бы иметь такое влияние, но и фактически имеет его. Но при нынешнем качественном состоянии нашего куплетно-песенного репертуара об этом приходится только сожалеть. Здоровым это влияние может стать только при значительном улучшении основного репертуара.

Наконец, последнее, но отнюдь не менее важное: злободневная песня или вообще живая политическая песня или, наконец, советская социалистическая бытовая песня должны широко разливаться в рабоче-крестьянские массы, распеваться хором и соло комсомольцами, пионерами в организованном и вольном порядке.

Кое-что в отношении организации красноармейской, а отчасти и гражданской песни – сделано, но этого крайне недостаточно. Если бы не довольно богатое развитие новейшей частушки, то можно было бы сказать, что нашему времени нечем потягаться с обостренными временами истории Франции. Там Voix de ville, то есть «городские голоса», внезапно возникающие злободневные политические песенки, играли огромную роль, и ими, так сказать, искрилось сознание и поведение масс.

Исходя из этих соображений, я считаю в высшей мере своевременным создать, путем привлечения лучших литературных и музыкальных сил, основу богатому, веселому, многостороннему, постепенно развивающемуся куплетно-песенному репертуару и распространять его могучими силами радио.

1930 г.

О маленькой пьесе*

Несколько раз в моей жизни я задавался целью писать театральные миниатюры, или драмолетты.

Приблизительно одни те же основания заставляли меня обратить внимание на этот жанр. Я неоднократно, в разные эпохи моей жизни, возвращался к нему1.

Сейчас я опять испытываю ту же потребность – немногие часы моего отдыха, которые я могу уделить беллетристическому творчеству, дающему такое огромное удовлетворение, посвятить этому жанру.

По правде сказать, такое влечение появляется обыкновенно безотчетно, но это не значит, что оно бывает беспричинным, и когда хорошенько подумаешь над этими причинами, то приходишь к целому ряду аргументов, которыми можно оправдать свою охоту.

У нас принято думать, что большие пьесы в 4 или 5 актов, которые занимают целый вечер, являются чем-то совершенно законченным и даже единственно законаным, по крайней мере для сцены больших профессиональных театров. Клубная же сцена очень часто либо имеет характер эстрады, живой газеты и т. д., либо сразу, опять-таки, перескакивает к постановкам больших пьес, занимающих целый вечер.

С этой стороны надо отметить также, что, как у нас, так и в Европе, именно за последнее десятилетие безусловное преобладание пьес, занимающих целый вечер, сделалось еще более абсолютным, чем раньше.

В дни моей ранней молодости, например, драматические театры не давали пьесы, которая занимала бы целый вечер, и даже часто тем драмам и комедиям (например, Островского, Гоголя и т. д.), которые сейчас занимают целый вечер, тогда предпосылали водевиль или давали заключительную пьеску.

Как всем известно, в распоряжении тогдашнего театра находился довольно большой выбор маленьких пьесок, в большинстве случаев фарсового характера, очень часто – типичных водевилей.

Первоначально водевиль предполагал не только некоторое фарсовое действие, но и легкое пение. Это, конечно, вовсе неплохо. Рядом с этим развивалась маленькая одноактная комедия, которая тоже часто называлась водевилем и граничила с фарсом, хотя зачастую включала в себя довольно меткую рисовку характеров, а иногда даже известный бытописательный или сатирический смысл.