В логике, конечно, можно изобрести «язык», состоящий лишь из имен и логических связок. Но это сугубо искусственное и крайне упрощенное построение, весьма далекое от богатой реальной действительности даже в сфере науки. И далее:
«Опытные данные никогда не используются в виде непосредственно зафиксированных в языке наблюдений. Они активно и критически перерабатываются мышлением, группируются вокруг какого-либо уже выбранного теоретического критерия. Процесс научного познания поэтому представляет собой непрерывную интеграцию опытных данных, их введение в систему внутренне связанных фактов, законов и принципов – теорию… Реальный процесс познания никогда не движется по жесткой схеме формально-логического анализа»[19].
Некоторые лингвисты и философы неоднократно высказывали мнение, что словесный знак выступает в языке как средство обобщения. Л.О. Резников утверждает, что
«знак является необходимым орудием всякого мыслительного абстрагирования, обобщения, идеализации. Знак есть могучее средство обобщения»[20].
Того же взгляда придерживается и В.З. Панфилов:
«Сама возможность абстрагирования и обобщения создается только благодаря тому, что материальная сторона языковых единиц (или элементов других знаковых систем) репрезентирует предметы того или иного ряда, с которым она не имеет какого-либо существенного подобия или сходства»[21].
По существу этот взгляд неверный. Здесь мертвой материи языкового знака приписывается обобщающая сила, когда фактически она является функцией человеческого мозга.
На самом деле словесный знак появляется тогда, когда обобщение уже совершилось в человеческом мозгу, причем это обобщение появляется уже в сфере чувственного познания.
«В нашей литературе, – замечает П.В. Копнин, – укоренилось представление, что в чувственном познании постигается только единичное, а мышление в понятиях отражает только общее. Но если бы чувственное познание ни в какой форме не давало знания общего, то и мышление, основывающееся только на данных чувств, никогда не могло бы познать общего. В действительности же чувственное познание отражает и единичное и общее в их связи»[22].
В современном зарубежном языкознании широко распространен взгляд, что значение есть функция знака и она обладает природой знака. Функция знака – указывать на объект. Эта точка зрения многими нашими лингвистами и философами рассматривается как идеалистическая. По их мнению, значение – это отражение[23].
Нетрудно заметить, что такая трактовка значения и сущности знака содержит определенные логические противоречия. Если мы определяем звуковую оболочку слова как знак в отличие от значения, которое не является знаком, то каким образом звуковая оболочка может выполнить функцию знака, т.е. указывать на какой-нибудь предмет и тем самым замещать его. Ведь без значения не может быть знака. Если значение отражение предмета, то почему оно существует параллельно с другим отражением. Отражение предмета в мозгу человека импликативно не связано с наличием значения. В голове первобытного человека доречевой стадии предметы и явления окружающего мира несомненно отражались, но никаких слов и значений тогда не было.
Далее, могло ли отражение само по себе соединиться с какой-либо звуковой оболочкой? Соединиться оно не могло само по себе, совершенно стихийным образом. Значит, критики этой теории, выступающие в роли материалистов, что-то недоучли. Они забыли простую вещь, что значение слова устанавливается человеком, а не представляет результат естественного отражения. Когда первобытный человек создавал слово береза, то до наименования этого дерева оно было уже в его голове отражено. Он создал по определенному признаку слово береза, и, соотнеся его с понятием береза, превратил это слово в указатель понятия. Курьезно здесь то, что критикуемые фактически стоят на более материалистической точке зрения, чем их критики. Боясь прийти к выводу о возможности мышления без языка, критики во что бы то ни стало хотят представить словесный знак как средство отражения действительности, хотя достаточно хорошо известно, что знак не обладает отражательной функцией.
Некоторые современные защитники Н.Я. Марра – В.И. Абаев, Р.А. Будагов, P.Р. Гельгардт, Ф.П. Филин и др. – утверждают, что хотя Марр и ошибался, но он совершенно правильно ставил проблемы, якобы, в полном соответствии с духом новой революционной эпохи[24]. Однако эти защитники Марра совершенно забывают ту простую истину, что сама правильная постановка проблемы и вопросов невозможна без правильного понимания самого предмета исследования. При плохом знании предмета и сама постановка вопроса может быть неправильной и совершенно необоснованной.
21
23
См., например:
24
См., например: