«Можно предполагать, – заявляет В. Вундт, – что возникающие словесные обозначения первоначально употреблялись для обозначения как предмета, так и действия и, что, следовательно, возникновение различий между ними есть позднейшее явление»[335].
Для подтверждения этого тезиса часто привлекаются высказывания А.А. Потебни и К. Бругмана.
«Различие между существительным и прилагательным, – писал А.А. Потебня, – не исконно. Прилагательные возникли из существительных, т.е. было время, оставившее в разных индоевропейских языках более или менее явственные следы и данные, когда свойство мыслилось только конкретно, только как вещь»[336].
По мнению К. Бругмана, в индоевропейском праязыке прилагательных не было и они начали возникать в индоевропейских языках в результате адъективизации существительных[337]. В индоевропейских языках первый элемент часто выступает в значении прилагательного, будучи по форме существительным. Свидетельством первоначального неразличения существительных и прилагательных в индоевропейских языках является отсутствие суффиксов, выступающих в роли специальных оформителей прилагательных. Суффиксы существительных и прилагательных в основном тождественны[338].
Показательны также в этом отношении высказывания Л.П. Якубинского:
«Имя прилагательное есть часть речи, обозначающая свойства – признаки предметов. Оно развивается на основе синтаксической категории определения. Естественно, что предпосылки развития определения (прилагательного) создаются лишь по мере того, как говорящие научаются выделять те или иные свойства предметов, сравнивая эти предметы между собой, познавая один предмет через другой… Так как свойства предметов раскрываются через другие предметы, то первоначально названия тех или иных свойств – это не что иное как названия предметов, которые с точки зрения говорящих являются преимущественными носителями этого свойства или признака… Отсюда ясно, что на первоначальном этапе развития определения нет и не может быть речи об особой категории слов, выражающих признаки предметов, – выразителем свойств является та же грамматическая категория имен, названий предметов. Отсюда ясно также, что в своем генезисе все прилагательные являются относительными, семантически производными от какого-то названия предмета, через отношение к которому характеризуются другой или другие предметы»[339].
Эти же взгляды развивал в свое время И.И. Мещанинов:
«Унанганский язык указывает своим строем на предшествующее неразличение обеих категорий, на прежнее состояние слитности имен и глаголов»[340].
По мнению Б. Коллиндера, типологические финитные формы глагола были первоначально именными конструкциями: синтагмами имени, образованными от глагольных основ[341].
«Тесное сплетение категорий имени и глагола, – пишет Н.К. Дмитриев, – проходит сквозь всю башкирскую грамматику. Достаточно указать на то, что спряжение в башкирском языке (как и в других тюркских языках) носит ярко выраженный именной характер: формы лиц глагола характеризуются теми же аффиксами (формантами), которые образуют так называемую форму сказуемости 1-го, 2-го и 3-го лица обоих чисел от любого имени. Таким образом, вместо русского я читаю или я буду читать по-башкирски собственно говорят я читающий – есмь и я имеющий читать – есмь так же, как говорят я читатель – есмь и т.п. …»
«Вторым структурным типом (кроме формы сказуемости), объединяющими имя и глагол, являются в башкирском языке (как и во всех тюркских языках) морфологические образования, известные под названием формы принадлежности. „Форма принадлежности“, как выразительница известной грамматической „категории принадлежности“, одинаково свойственна и именам и глаголам: ср. хотя бы ат-ым ʽмой коньʼ (по-башкирски одно слово!) и барған-ым ʽмое прошлое хождениеʼ, т.е. тот факт, что я ходил (по-башкирски тоже одно слово)»[342].
В. Банг в свое время пришел к выводу, что «чистый глагольный корень» тюркских языков представляет «чистый субстантив, т.е. отглагольное имя»[343].
Убежденным сторонником первоначального неразличения имени и глагола был Э.В. Севортян. Он собрал довольно многочисленные случаи совпадения глагольных и именных основ типа ақ- ʽтечьʼ и aқ- ʽжидкостьʼ, аң ʽпомнитьʼ и аң ʽпонятливостьʼ, дад- ʽпробовать на вкусʼ и дад ʽвкусʼ и т.п. Имеются также случаи схождения производных форм глагола и имени, напр. азерб. ағры- ʽболетьʼ и агры ʽбольʼ, оху- ʽчитатьʼ и оху ʽчтениеʼ и т.д.
335
337
338
343