«Весь уровень развития лексики каждого конкретного языка социально обусловлен. Если рассматривать литературный язык, то степень разграничения значений между синонимами, тонкие лексические оттенки между словами разных стилистических „пластов“, возможность выразить новые понятия с помощью новых слов, словообразовательные ресурсы языка и степень их развития, ограниченность во взаимодействии между терминами и „житейскими“ словами, как и многие другие, демонстрируют уровень развития лексики данного языка, – уровень, который сам по себе оказывается социально детерминированным» (с. 134, 135).
Ну, а каков же социальный и исторический фонд грамматики? Будагов стремится на примерах доказать, что этот фонд действительно существует.
Хорошо известно, что в простом предложении латинского языка глагол находится на последнем месте: pater filium amat ʽотец любит сынаʼ. В романских языках сказуемое (глагол) переместилось на второе место в предложении. Существует объяснение этого явления. В связи с распадом глагольной флексии личные местоимения в романских языках становятся постоянными спутниками глагольных форм. По этой причине глагол передвигался с последнего места на второе в предложении. Будагов пытается подвести под это явление социальный фон.
«Старофранцузские тексты, как и средневековые тексты на других европейских языках, обычно произносились, читались, иногда распевались и лишь позднее записывались. При „рассказывании“ текста, когда текст произносился в расчете на слушателей, было вовсе не обязательно каждый раз повторять имена действующих лиц. Рассказчик, однажды назвав по имени своих героев, затем на протяжении сравнительно длительного повествования мог сообщать своим слушателям о том, что сделал он и как поступила она. Личные местоимения и начали перетягивать глаголы… Так общественный фактор в широком смысле (традиция произносить или записывать тексты по-разному в разные исторические эпохи) оказал воздействие на важный процесс в исторической грамматике французского языка – на порядок слов в предложении, в частности на место глагола в структуре простого предложения» (с. 147).
Вряд ли необходимо доказывать неубедительность приведенного примера. Сомнительно, что такие эпизодические случаи устного воспроизведения старофранцузских текстов могли бы повлиять на изменение позиции глагола в языке в целом.
Допустим, что внешние и внутренние факторы в данном случае совпали. Но ведь устранение конечной позиции глагола и превращение новой позиции глагола стало социальным фактом. Для чего же здесь понадобилось привлечение другого социального фактора. Что здесь проясняет одновременное привлечение двух социальных фактов?
Прилагательное во французском языке может быть и в препозиции и в постпозиции. Препозиция и постпозиция прилагательного обычно передают тонкие семантические оттенки.
В постпозиции прилагательное обычно сохраняет свое буквальное значение, а в препозиции – фигуральное. Но в научном стиле имена прилагательные обычно выступают в непереносном значении, ср., например, lа physique nucléaire ʽядерная физикаʼ. Рост удельного веса научной литературы в современном мире является фактором глубоко социальным, этот фактор оказывает свое определенное воздействие и на некоторые грамматические особенности языка (см. с. 152).
Таким образом, Будагов приходит к тому, с чем он фактически борется. Социально обусловленным здесь является внешний фактор, т.е. повышение удельного веса научной литературы, а постпозиция прилагательного здесь уже оказывается как следствие действия определенных внешних факторов.
Р.А. Будагов еще раз пытается особо подчеркнуть, что социальные факторы языка не противостоят факторам имманентным, как обычно считают, а взаимодействуют. Социальная природа языка обусловлена прежде всего самим языком, его функционированием в обществе и его историческим развитием (см. с. 163).
Для чего, спрашивается, понадобилось Будагову доказательство такого тесного взаимодействия внешних и внутренних факторов? Некоторые места из его статьи дают более или менее ясный ответ на этот вопрос.
Будагов стремится доказать, что вся природа языка социально детерминирована и что внешние и внутренние факторы тесно между собой взаимодействуют, но из приведенных им примеров можно сделать вывод, что именно внешние импульсы определяют внутренние. Глагол в романских языках изменил позицию в предложении, потому что старофранцузские тексты первоначально произносились, а не записывались. Движение синтаксиса от сочинительных к сочинительно-подчинительным и подчинительным конструкциям стимулируется развитием литературы, языковые стили также в значительной степени зависят от внешних факторов.