Существует убеждение, что языки первобытных людей обладали довольно простой грамматической структурой. Наличие подобной структуры в некоторых современных языках рассматривается как реликт первобытного архаического состояния. А. Фитерман утверждал, что тагальский язык сохранил архаические особенности, которые выражаются в следующем: там имеется всего 17 звуков, причем состав гласных ограничивается звуками: a, e, i, u; склонение выражается положением слова во фразе, а также частицами и приставками; мн. числа нет, его заменяет числительное или слово шаида (много), глагол и имя не различаются[245]. Р. Кодрингтон утверждает, что на островах Фиджи и Соломоновых существуют собирательные имена, обозначающие десятки весьма произвольно подобранных вещей: ни числа, ни названия предметов они не выражают в словах[246]. Характеризуя языки банту, Л.А. Погодин отмечает их своеобразное строение, связанное с законом проведения одного типа местоимения через все предложение.
Эта необходимость приставлять к каждому слову фразы слоги ta, ba, le и т.п., чтобы отметить логическую связь этих слов, иначе говоря, принадлежность их к одной и той же фразе, указывает на неспособность мысли оторваться от конкретных представлений[247]. По свидетельству К. Штейнена, основа глагола в южноамериканском языке бахаири необычайно осложнена присоединяющимися к ней различными элементами.
«Органическое расчленение слов прекращается, и предложение превращается в грубейшую мозаику из одних обломков; у бахаири предложения сливаются в одно слово»[248].
Аналогичную структуру имеют языки североамериканских индейцев.
«Основная особенность их заключается в стремлении связывать все элементы предложения в одно целое так, чтобы в результате получилось одно слово».
По мнению некоторых исследователей, эти черты представляют реликты того периода в развитии языков, когда люди говорили не словами, а словами-предложениями, означавшими целый комплекс слов[249].
Этнографы и отчасти языковеды, исследовавшие быт, культуру и языки народов, отсталых в культурном и экономическом отношениях, положили начало изучению сложной проблемы взаимоотношения языка и мышления. Были собраны интересные материалы, касающиеся особенностей языков этих народов.
Положительным в исканиях подобного рода следует считать материалистическое положение о том, что различные состояния, характеризующие развитие мышления и языка людей исторически могут меняться.
Вместе с тем методика исследования проблемы взаимоотношения языка и мышления, обнаруживаемая в описании языков народов, стоящих на низкой ступени развития, часто оказывается порочной. Исследователи в этот период часто отождествляют язык с мышлением. Народу носителю языка, отличающегося простотой грамматической структуры, приписывалось примитивное мышление. Проблема возможности переосмысления форм, кажущихся архаичными, даже не ставилась. Характерным для всех этих работ был антиисторический подход к языку, который обычно выражался в том, что наличное в данный момент выдавалось за первоначальное. Изучение истории различных языков с достаточной убедительностью показывает, что простота грамматической структуры может быть вторичной (ср. такие языки, как английский, скандинавские языки, новоиндийские и т.п.). Скудость консонантизма или вокализма может также быть вторичным явлением; например, в финском языке очень невелика система согласных, что отнюдь не является первоначальным.
Кроме того, совершенно забывался закон неравномерности изменения различных уровней языка. Язык может быть «прост» в одном отношении, но сложен в другом. Следует также иметь в виду, что проведение аналогий между мышлением современных людей, стоящих на низкой ступени культурного развития, и мышлением первобытных людей может быть только сугубо относительным, поскольку мышление всех современных людей имеет длительную историю развития. На это в свое время обратил внимание Й. Колер, который отмечал, что языки австралийских дикарей, первобытные в психологическом отношении, представляют продукты долгого употребления, если даже нет данных, позволяющих судить об их развитии[250].
245
250