«…восприятие сохранившегося строя предложения могло измениться. Эргативные языки и номинативные, в их ныне используемых конструкциях, уже различаются главным образом формой. Но… аварское дир чу буго передает то же самое содержание, как и русское я имею лошадь, хотя подлежащее в аварском языке стоит в родительном падеже… Другое дело – исторический процесс образования этих форм… При генетическом анализе мы все же можем спуститься к определенному стадиальному состоянию. Так, например, посессивный строй спряжения переходного глагола образовался в связи с определенным восприятием отношений действующего лица к совершаемому им действию. Если не было бы особого понимания принадлежности действия действующему лицу, то не было бы и посессивного строя» (с. 182, 183).
Подобные рассуждения свидетельствовали о наступлении глубокого кризиса всей стадиальной теории. С одной стороны, совершенно бездоказательно утверждается, что структурные особенности указывали в древности на различное восприятие различных отношений, в то же время оказывалось, что в настоящее время все воспринимается абсолютно одинаково. Язык, согласно учению Мещанинова и его последователей, развивался по стадиям, но в настоящее время произошла какая-то нивелировка стадий. Вот какой вывод неизбежно вытекал из всех рассуждений Мещанинова.
Чувствуя это кричащее противоречие, И.И. Мещанинов тут же оговаривался:
«Таким образом, проблема стадиальности, казалось бы, переносится в область исторического процесса развития норм сознания, в частности к тому или иному пониманию отношений между действием, предметом действия и действующим лицом. Но именно тут мы можем встать на опасный для языковеда путь перенесения проблемы стадиальности всецело в область мышления и тем самым порвать связь между ним и языком, что в конечном итоге и сделала школа де Соссюра.
Если стадиальность относится нами к числу языковых явлений, то и отстранение ее от языкового материала невозможно. В противном случае вовсе снимается вопрос о стадиальности в языке» (с. 183).
Спасительным якорем И.И. Мещанинов хотел сделать положение о неразрывной связи формы и содержания.
«Изменение содержания может вызвать к жизни новую форму, но видоизмененное содержание может вкладываться и в старую.
Форма может сохраняться и при измененном ее смысловом значении… Поступательному ходу семантических смен подчиняется вовсе не одна только лексика. Таким же, и при том весьма радикальным переменам, подвергается также вся структура предложения. Ныне действующие ее формы могли в прошлом выступать с совершенно иным назначением… Весь строй предложения уже получает новое содержание, новое качество, хотя бы и при сохранении того же морфологического оформления. Строй предложения переходит на другую ступень. Получается стадиальный переход» (с. 184, 185).
Все эти судорожные поиски стадиальных переходов везде и всюду и даже без непосредственной увязки со сменой форм производства подтверждали наличие глубокого кризиса теории. И.И. Мещанинов доходил чуть ли не до признания возможности каких-то идеологических стадий при целостности языковой структуры.
«До сих пор речь шла о сдвигах в морфологических и синтаксических конструкциях, и по ним намечались возможные случаи конструктивных перестроек, которые в большей или меньшей степени удается подводить под схему стадиальных переходов. Возможно, что такого же рода стадиальные сдвиги следует усматривать и в тех идеологических изменениях в языке, которые не получили непосредственного отражения на формальной стороне грамматических построений» (там же).
После многочисленных указаний на чрезвычайную сложность взаимоотношения в языке формы и содержания, Мещанинов пытался дать крайне расплывчатое и туманное определение стадии.
«Спасительный переход – это коренной сдвиг в структуре языка, идущий сложным путем диалектического развития речи» (с. 187).
Вполне понятно, что доклад И.И. Мещанинова «Проблема стадиальности в развитии языка» многими последователями Марра был воспринят как кризис теории стадий. В этом отношении особый интерес представляет частично опубликованное выступление А.А. Холодовича[279].
279