Иноязычные окончания множественного числа могут легко усваиваться вместе с заимствованными словами, ср., например, заимствование форм арабского мн. числа в тюркских и иранских языках, таджикское руфақа ʽтоварищиʼ от рафиқ ʽтоварищʼ, турецкое şarait ʽусловияʼ от şart ʽусловиеʼ. Албанское bej ʽпомещикʼ имеет мн. число bejlerë, ʽпомещикиʼ, где окончание -lerë соответствует окончанию мн. числа -lar в турецком языке. В эстонском языке в результате влияния индоевропейских языков исчезла система притяжательных суффиксов. По-видимому, под влиянием русского языка не стало ее в верховом диалекте чувашского языка. В чувашском, в отличие от других тюркских языков, притяжательные суффиксы помещаются перед окончанием мн. числа. Это могло возникнуть под влиянием марийского языка, где порядок расположения притяжательных суффиксов такой же.
Такой разряд слов, как прилагательные, также подвержен иноязычному влиянию. Показатель сравнительной степени -raq проник из тюркских языков в марийский и таджикский. Под влиянием индоевропейских языков в финском и эстонском прилагательные согласуются в падеже и числе с определяемыми ими именами существительными.
Из других языков могут заимствоваться числительные. 80 и 90 во французском языке имеют ту же схему образования, что и соответствующие числительные в кельтских языках. В настоящее время в коми-зырянском и в особенности в коми-пермяцком языках наблюдается разрушение собственной исконной системы числительных. Усиливается частотность употребления числительных, заимствованных из русского языка.
Глагольная система также подвержена различным иноязычным влияниям. Иноязычное влияние способно, например, преобразовать систему многих глагольных окончаний. Так, в языке тюркоязычной народности – саларов, проживающих на территории Китая, отсутствует спряжение по лицам и числам. То же самое произошло в языке маньчжуров, здесь, несомненно, сказалось влияние китайского языка, в котором глагол лишен этих характеристик. Перфект в финском языке употребляется довольно часто. Можно предположить, что употребление перфекта в финском в значительной степени поддерживается влиянием шведского языка, поскольку шведский является вторым государственным языком Финляндии. Наоборот, в карельском и вепсском языках перфект употребляется очень редко. В данном случае сказалось влияние русского языка, в котором нет перфекта. Формы настоящего определенного и прошедшего определенного с вспомогательным глаголом «хорафтан» (лежать, спать) распространены в ряде крайних северных таджикских говоров, являются кальками соответствующих узбекских форм, включающих в свой состав глагол ётмоқ (лежать)[290].
Почти все модели сложных глаголов в марийском языке, состоящие из деепричастия, соединенного с вспомогательным глаголом, заимствованы из чувашского языка, где имеются их совершенно точные типологические соответствия.
Обращает на себя внимание поразительное сходство моделей сложных глаголов в бенгальском языке с моделями сложных глаголов в дравидских языках. В тамильском языке обнаруживаются те же глаголы модификаторы с той же функцией.
Наличие двух типов спряжения глаголов в осетинском языке, зависящих от того, является ли данный глагол переходным или непереходным, возникло под влиянием кавказских языков, поскольку то же самое явление наблюдается в адыгских языках. Влияние другого языка может отразиться и в значениях глагольных времен. Так, например, второе прошедшее в чувашском языке, помимо значения перфекта и прошедшего неочевидного времени, что наблюдается и в других тюркских языках, может иметь еще и значение прошедшего длительного. В родственных тюркских языках второе прошедшее этим значением обычно не обладает. Источник этого значения следует искать в марийском языке, где прошедшее второе также может иметь значение прошедшего длительного.