— Я подумаю. Спасибо тебе за совет, Варвара. Если обнаружим какую-нибудь пропажу, позвоню.
— Ну? — одновременно воскликнули Марк и Прошка, едва я переступила порог гостиной.
— Похоже, Селезнев прав. Лёнич давал Мефодию ключ, но сейчас не сумел его отыскать. Мало того: не исключено, что у них в квартире тоже кто-то побывал. Супруга Лёнича не уверена на сто процентов, но думает, что перед отъездом закрывала дверь в комнату, а вернувшись, нашла ее открытой.
— Ничего себе! Что же получается: Мефодия убили, чтобы беспрепятственно пошарить в квартире Лёнича? Но при чем здесь Леша? — недоумевал Прошка.
— Может быть, совпадение? — с сомнением сказал Генрих. — Лёнич ведь не уверен, что к нему лазили? А ключ мог потеряться, когда вы перевозили Мефодия в больницу.
— И второй тоже? — Марк скептически поднял бровь. — А совпадение состоит в том, что случайный прохожий подобрал его, а во вторник, проходя мимо Лешиного дома, — чисто случайно, разумеется, — вдруг решил попробовать, не подойдет ли найденный им ключ вон к той квартире на пятом этаже?
— Вообще-то мне в совпадение тоже не верится, — вмешалась я. — Но Леша мог выронить ключ под дверью своей квартиры. Тогда у нашедшего был резон проверить, не подойдет ли ключ к ближайшему замку. Леша, скажи честно: когда ты лицезрел свои ключи в последний раз?
Леша возвел очи горе и долго ворочал мозгами.
— В пятницу утром, — сказал он наконец. — В метро, когда ехал к Прошке за матрасами. Я полез в карман за проездным и наткнулся на ключ. А потом мы уже ездили на «Запорожце», и в карман я больше не лазил.
— Видишь, Варвара, твоя теория несостоятельна, — заметил Марк. — Да и в любом случае, если ключ нашли в пятницу, то почему проверили его только во вторник или даже в среду? Нет, нужно принять в качестве гипотезы, что оба ключа были украдены в пятницу вечером, у Генриха в квартире. И украл их, скорее всего, убийца.
— Бред какой-то! — Прошка потряс головой, словно вымокший пес. — Неужели на ключи польстился убийца? И зачем? Чтобы сунуть нос в Лешины словари и проветрить комнату Лёнича? И ради этого нужно было травить Мефодия?
— Во-первых, мы еще не знаем, все ли у Лёнича на месте. А если убийца копался в вещах Мефодия, то, возможно, и не узнаем никогда, — обрадовала я друзей. — Лёнич, как человек сугубо приличный, не проявлял повышенного интереса к имуществу гостя. А поскольку отравили все же Мефодия, логично допустить, что убийца копался именно в его вещах.
— Да что он мог там откопать? — воскликнул Прошка. — Порнокассеты? Диски с играми? Грязные трусы?
— Почему грязные? Лёничева Наталья могла их постирать.
— А! Тогда конечно! — энергично закивал Прошка. — Ради такого раритета, как чистые трусы Мефодия, безусловно, стоило пойти на убийство. Только вот при чем здесь Леша? Или ты думаешь, он тоже не имеет дурной привычки стирать белье?
— Так! По-моему, на сегодня вы повеселились достаточно, — сурово одернул нас Марк. — Могли бы и потерпеть со своими казарменными шутками до той поры, когда с нас не снимут подозрение в убийстве. У кого-нибудь есть разумное предположение относительно того, что искал убийца?
— Деньги? Что-нибудь ценное? — предположил Генрих.
— У Мефодия? — Марк покачал головой.
— Но Лёнич упомянул, что Мефодий недавно получил денежный перевод.
— Сколько? Миллион долларов?
— Это можно выяснить у Лёнича, — подсказала я. — А заодно узнать, сколько денег осталось. Только не хочется звонить ему второй раз. Генрих, может быть, ты?
Генрих кивнул, встал с дивана и послушно ушел в спальню.
— Не думаю, что этого типа интересовали деньги, — сказал Леша после недолгого молчания. — У меня в верхнем ящике стола лежат двести долларов и пятьсот марок. К ним не притронулись.
— Ладно, деньги пока оставим в покое, — решил Марк. — Что еще могло интересовать убийцу?
— Какая-нибудь улика против него? — высказала я догадку.
— Ты имеешь в виду нечто, объясняющее его мотив? — Марк задумался. — Неплохо. Но опять-таки, при чем здесь Лешина квартира?
— Ну, Мефодий когда-то жил и у Леши…
— Больше года назад! И вообще, у кого только Мефодий не жил!
В гостиную вернулся Генрих.
— Насколько Лёнич помнит, Мефодию прислали четыре тысячи рублей. Две с небольшим тысячи Лёнич нашел в обложке старого кожаного блокнота. Он думает, что остальные деньги Мефодий потратил на «компьютерные штучки». Лёнич в них не разбирается, но среди вещей Мефодия есть электронные платы.
— Да, материнская плата под новый «Пентиум» примерно столько и стоит, — прокомментировал Прошка. Значит, деньги в качестве мотива отпадают, тем более что и сумма маленькая. А улика… какая же это может быть улика?
Мы наспех объяснили Генриху, о чем речь, и принялись гадать дальше.
— Слушайте, всех наших подозреваемых связывает одно: у каждого из них Мефодий когда-то жил, так? — начала я. — То есть он имел возможность наблюдать их вблизи, так сказать, не при параде. А что, если он случайно проник в какую-то тайну, которую убийца старательно скрывал от посторонних? Мефодий, возможно, не придавал этой тайне значения или помалкивал из благодарности к человеку, который его приютил. Но когда тот дошел до ручки и выставил неудобного гостя вон, обиженный Мефодий припомнил грешок бывшего благодетеля и швырнул ему в лицо некое обвинение. Пригрозил обнародовать тайные делишки этого Икса и намекнул, что хранит необходимые для разоблачения доказательства.
— Тогда я знаю, кто этот Икс, — заявил Марк. — Архангельский. Помните, по его же собственным словам, Мефодий, узнав, что его выставили из дома хитростью, позвонил Архангельскому в страшной ярости и грозил разоблачением двуличного негодяя? Только Архангельский не сказал, какое разоблачение ему грозило. Вернее, сказал не правду.
— Да зачем вообще Сержу было рассказывать об этом эпизоде, если он собирался убить Мефодия? — возмутилась я.
— Это же очевидно! Он не знал, когда до него доберется, а Мефодий тем временем вполне мог посвятить в его тайну дюжину человек, — снисходительно объяснил Марк. — Вот Архангельский и подготовил почву, чтобы сказать потом, после уничтожения доказательств, будто Мефодий по злобе его оклеветал.
— Не верю я, что это Серж, — пробормотал Генрих. — Он такой открытый, великодушный, щедрый…
— Ага, только нимба не хватает, — подхватил Марк, не скрывая сарказма. — И тем не менее, если Варькина гипотеза верна, то единственная подходящая кандидатура на роль убийцы — Архангельский. У всех прочих, не считая Великовича, Мефодий жил слишком давно и разругался с ними тоже давно. А с Великовичем разругаться еще не успел.
— И чем же, по-твоему, Мефодий мог шантажировать Архангельского? — не сдавалась я. — У Сержа даже жены нет, чтобы пригрозить ему разоблачением амурных делишек.
— Я знаю чем! — объявил Прошка. — У Архангельского нетрадиционная сексуальная ориентация, чего он ужасно стыдится. А когда Мефодий поселился у него, Серж не смог противостоять соблазну и обнаружил свою противоестественную страсть. Не знаю, открыто ли он домогался Мефодия или просто не сумел скрыть влечения…
— Спятил! — убежденно заявила я.
— Сомневаюсь, что Мефодий хоть у кого-нибудь мог вызывать неконтролируемое влечение, — поддержал меня Леша.
— Кто их знает, этих гомиков! — продолжал паясничать Прошка.
— Боже, какая чушь! Ты хоть сам понимаешь, какую ахинею несешь?
— Вовсе не ахинею. Не твои ли это слова, Варвара: «Где я еще найду мужика, который, пофлиртовав с девушкой, не полезет к ней в постель?» И впрямь редкое свойство. А вот для гомосексуалиста, скрывающего свою ориентацию, такое поведение вполне естественно.
— Да я лично знакома с тремя нашими сокурсницами, которые имеют все основания весело посмеяться над твоими измышлениями!
— Ну, возможно, когда-то они имели основания смеяться, но с тех пор много воды утекло. Сексуальная ориентация может поменяться хоть в старости.
— Перестань, Прошка, — не выдержал Генрих. — Ты же сам понимаешь, что все это высосано из пальца.
— Вот именно! — подхватила я. — Или ты хочешь сказать, что Серж к тебе приставал? Так это ничего не значит, милый. С твоим росточком и пухлостью он запросто мог перепутать тебя с фигуристой барышней.