Он не особенно торопился. Его будущий обидчик, барабанивший по двери, судя по всему, считал, что Снейп должен с нетерпением лететь к нему навстречу. Остановившись в паре шагов от двери, Снейп сделал глубокий вдох и вдруг сквозь трещины в уплотнителе услышал тихий знакомый голос, шепчущий: «Северус?»
Он застыл на месте. Ему понадобилось некоторое время, чтобы открыть — будто к его конечностям были привязаны длинные резиновые ленты, могущие в любой момент утянуть его обратно в недра дома.
Дверь распахнулась, хотя он не помнил, как отодвигал задвижку.
Она.
Она была без очков и не прятала улыбку. И волосы под шерстяной шапкой вишнёвого цвета —распущенные, неукротимые.
— Гермиона, — выдавил Снейп.
И это действительно была она.
Гермиона.
Это была Гермиона, и она что-то говорила, её рот двигался, из него вылетали слова.
— Профессор, — сказала она, искренне улыбаясь. Её взгляд наткнулся на оскорбительную надпись на двери, но она даже не вздрогнула. — Ещё не слишком поздно пожелать вам счастливого Рождества?
Комментарий к В библиотеку!
[1] Малютка Тим — персонаж «Рождественской песни» Диккенса, мальчик-калека
========== Худшее воспоминание Снейпа ==========
Гермиона отправилась брать приступом тёмную кухню — заварить чаю, а Снейп отправился в магазинчик на углу за молоком. Она по-прежнему была в доме, когда он вернулся — в другой ситуации он не преминул бы поддразнить её по этому поводу.
С чрезвычайно серьёзным видом Гермиона устроилась у огня в Снейповом любимом кресле, поджав под себя ноги в новых ярко-голубых носках. Щёки её пылали тем же оттенком красного, какого был её вязаный свитер. Впервые за несколько недель жар огня в камине согревал. Снейп с чашкой чая в руке уселся на диван напротив Гермионы, ожидая, чтобы она заговорила.
— Кто это сделал? — прервала наконец Гермиона долгое пронзительное молчание, поёрзав в кресле. Джинсы взвизгнули, резко проехавшись по обивке. — Я про надпись на двери.
— Местное население меня ненавидит. Мой дебют в новостях просто стал поводом для демонстрации всей полноты их чувств. Вы ещё не видели великолепную гравировку там, на окне.
Гермиона извернулась было в сторону окна, но опустилась обратно, сообразив, что за задёрнутыми занавесями ничего не увидит.
— Что вы сделали? — спросила она и под вопросительным взглядом Снейпа уцепилась руками за свои коленки. — Ну, я ходила в библиотеку. То есть, в Национальный архив. Разузнать о вас.
— Вот как? — Снейп отхлебнул чай, уставившись на кончики языков пламени.
— Прочла ваш обвинительный акт, — уточнила Гермиона.
И замолчала, видимо, ожидая его реакции. Снейп не проронил ни звука.
— Я не понимаю, почему «извращенец»? — Слава богу, она и бровью не повела, произнося обидное слово. — В акте говорилось, что вы убили кого-то.
— Да неужели, — сухо отозвался Снейп.
— Так там написано.
— Там написано, что я был осужден за убийство.
— Да.
— Это не одно и то же.
— Я знаю. — Её пальцы скользнули по изящным линиям лодыжек. Ботинки Гермиона оставила стоять рядом с креслом — она до последнего их не снимала, будто чтобы в любой момент иметь возможность сбежать. Интересно, что он сказал такого, что она сейчас ему доверилась?
— Видели запись о том, что я подавал апелляцию?
— Видела. Без указания результата.
Снейп издал непонятный звук, и Гермиона обиженно нахмурилась.
— Что смешного?
— А вы поймёте, когда я расскажу.
— Так расскажите.
— Ладно, — ответил Снейп и отставил чай в сторону. Она смотрела на него так открыто и доверчиво. И тогда он подумал, что он бы предпочёл вывернуть перед ней всю свою душу наизнанку, стоило ей только попросить. Вскрыть скальпелем, разложить на столе и приколоть булавками, чтобы она могла заглянуть внутрь и исследовать каждый уголок, узнать его так хорошо, что ему не пришлось бы ничего говорить самому. — Расскажу.
***
Тобиас Снейп был дрянным человеком. И это было не субъективное мнение, а факт. Это знала его жена, знали его соседи, знали учителя его сына. Да и как не знать, если миссис Снейп круглый год куталась в шарфы и толстые свитера с длинными рукавами, а мальчика часто видели одиноко играющим в парке, прячущимся в недрах городской библиотеки или допоздна слоняющимся у магазинов. Но сына никто не особенно любил: слишком тощий, слишком неряшливый, слишком серьёзный и сосредоточенный. Иного ребенка давно препоручили бы тёплым объятиям социальных служб, но маленького Северуса игнорировали в немой надежде, что однажды он вырастет и либо даст своему старику сдачи и покажет, каково быть жертвой насилия, либо соберётся наконец с духом, уедет и никогда не вернётся.
Конечно, Северус Снейп едва ли был единственным нуждающимся в опеке ребенком в Коукворте. Но проявлявшие неравнодушие учителя получали отпор если не от самого мальчика, то от его матери. Она исправно выпроваживала всех радетелей, с осторожными словами и самыми лучшими намерениями появлявшихся в тупике Прядильщика, прежде чем успеет вернуться с работы её муж. И в конце концов все устали. Преподавателям недоставало больше сил переживать: по крайней мере, Северус примерно учился, усердно готовясь к экзаменам, чтобы поступить в лучшую школу, учёбу в которой его семья никогда не смогла бы оплатить сама. В своих работах мальчик демонстрирует такое внимание к деталям, такую рассудительность, думали они – может быть, дома у него всё не так плохо, как можно предположить по его внешнему виду?
Большая часть его одноклассников думало примерно то же самое. Но дети есть дети, и они были более прямолинейны в своей неприязни. Время от времени Северус удивлял их какой-нибудь колкостью (всегда несколько мрачноватой и не совсем доступной пониманию большинства из них), которая вызывала всеобщее веселье: обескураженные педагоги призывали разошедшихся подростков к порядку, угрожая телесными наказаниями. Но спонтанные всплески уважения так и оставались просто всплесками — когда смех утихал, Северус опять чувствовал себя очень одиноким.
Пока не появилась она.
Не то чтобы он никогда её раньше не видел. Она была хорошенькой, хотя юный Снейп вряд ли мог оценить её красоту — а привлекли его волосы, тёмно-медные, ниспадающие на плечи, густые и слишком непослушные, не желавшие укладываться в предпочитаемые ею пучки. Волосы резко выделяли её в толпе нарядных учеников другой школы. Северус видел их иногда в те дни, когда бывал слишком сильно избит и не мог показаться в школе сам. Он никогда не замечал её глаза — пока не обнаружил однажды в парке, что они смотрят на него сквозь глянцевые листья рододендрона.
— Почему ты сидишь в кусте?
Голос был высокий, звонкий и любопытный. Снейп вздрогнул и опрокинулся на корни.
— Тебе-то что? — огрызнулся он.
— Неудобно же, — сказала она. — Ты спал там, что ли?
Снейп умолк, и показались остальные части девочки: бледные ноги с болячками на коленках, симпатичное платьице в цветочек, медные волосы, резко контрастирующие с ярко-розовыми цветами рододендрона над её головой.
— Ты в порядке? — спросила девочка, широко раскрыв глаза.
Снейп опустил глаза: на краю растянутого ворота майки бурой коркой запеклась кровь. Откуда на этот раз, интересно?
— Кровь из носа шла, — ответил он. — Всё нормально.
— Точно?
— Да. — Снейп плюхнулся на спину, устремив взгляд сквозь листья вверх, где в бескрайней серой облачной простыне прорезались наконец кусочки голубого неба.
— Хочешь… — начала девочка. Она замолчала, прочистила горло, видимо, собираясь с духом. — Хочешь пойти поиграть? На качели.
— А, — удивился Северус. Он сел, чтобы получше разглядеть её лицо. Казалось, девочка говорила искренне, и он слегка смутился. — Ладно.
Девочка гуляла с сестрой, Петуньей, и Петунья откровенно не одобряла пополнение компании в лице Северуса. «Ты кто такой?» — буркнула она вместо приветствия, но младшая сестрёнка остановила её: «Не груби, Туни», и прыгнула на качели между ними.