— На вашем месте, — сказал он в потолок, — я бы сделал то же самое.
— Это не значит, что я поступила правильно.
— Значит. Вы должны заботиться о своей безопасности. У вас есть родные, которые вас любят и которые беспокоились о вас. — Что-то ещё слышалось в его вдруг охрипшем голосе, какая-то странная эмоция, которую Гермиона не распознала. Он прочистил горло. — И когда вы узнали, что…
— Вы этого не делали, — перебила его Гермиона.
— Средствам массовой информации факты неудобны, — насмешливо произнёс Снейп.
— Факты есть факты. Могли бы позвонить. Или письмо прислать.
— И вы бы стали меня слушать?
Гермиона не знала ответа на этот вопрос. Она подумывала о том, чтобы заблокировать его номер, но поняла, что не знает его номера, да и он не позвонил в первые двадцать четыре часа после её ухода, так что вряд ли попытался бы позже. Ей приходило в голову, что он может написать, но она не просмотрела рождественскую почту, поэтому мама добралась до его посылки первой.
— Вы для этого подарили мне перо? — спросила она. — Чтобы потихоньку втянуть меня обратно?
— Думаете, я такой манипулятор?
— Думаю, у вас много разных талантов, — ровным тоном ответила Гермиона.
— Это был просто подарок.
— Необычный подарок.
— Я подумал, такой вам в самый раз.
Гермиона с минуту наблюдала за ним, ведя взгляд по крутой дуге: от бледной шеи до кончика задранного кверху подбородка, по впадинам щек, крючкообразному изгибу носа, открытому лбу и завесе волос. И как раз тогда, когда она пыталась разглядеть его глаза, он вдруг опустил подбородок. Гермиона сдержала порыв смущенно отвернуться и просто ответила на его озадаченный взгляд своим решительным, затем кивнула на забытый на столе свёрток, испытывая облегчение от того, что никто из них не вспомнил Поцелуй.
— Счастливого Рождества, — сказала она.
— Это мне, — наморщил лоб Снейп.
— Кому ж ещё?
Снейп не ответил. Он взял подарок в руки и провёл длинным пальцем сначала под одним отворотом, затем под другим, осторожно приподнимая оберточную бумагу, аккуратно разворачивая идеально прямые уголки.
— Надеюсь, вам нравится мерино. — Огонь, казалось, пылал всё жарче, так жарко, что обжигал ей щёки.
Издав глубокий гортанный звук, Снейп отбросил бумагу в сторону.
— Я сама связала… — добавила Гермиона неуклюже. — То есть, я не специально для вас вязала, я же с вами тогда не разговаривала, хотя, наверное, вязала для кого-то… — она поборола желание спрятать лицо в руках и изобразила храбрую улыбку.
— Шапка, — сказал Снейп, отворачивая край и растягивая гофрированную резинку. — Чёрная.
Гермиона покраснела ещё гуще.
— Наверное, я всё-таки о вас думала.
Снейп всё водил пальцами по столбикам шерстяных петель, беря шапку в руки, растягивая её в разные стороны, и Гермиона переживала, что петли не выдержат.
— Я заметила, что ваша шапка немножко колючая.
Снейп не произнёс ни слова. Шерсть принимала форму его рук, резинка вилась вокруг его пальцев. Он смотрел на неё с каким-то блеском в глазах, и Гермиона вдруг почувствовала себя чрезвычайно неловко.
— Спасибо, — прошептал он.
Гермиона прочистила горло. Она уже не улыбалась.
— Пожалуйста.
***
Казалось, в гостиной не может быть ещё холоднее, но это только казалось. На следующее утро Гермиона проснулась с холодными пальцами, ледяным носом и легким першением в горле — предвестниками надвигающейся простуды. Снейп извинился (в присущей ему особой манере), когда увидел, что на окнах изнутри снова образовался иней, но в качестве утешения сказал только: «Уверяю вас, в моей комнате ненамного теплее».
И оба почему-то покраснели.
Жизнь вошла в привычную колею. Беседы за едой, заказанной на дом или сварганенной из результатов раскопок в Снейповых шкафах и заиндевевшей морозилке. Тихие дни у камина среди груд книг. Они теснились на диване, зарывшись в одеяла, сравнивая добытую информацию и записывая всё мало-мальски примечательное в дневник. На одной из страниц дневника Снейп — Гермиона притворилась, что не заметила — написал «ЛИЛИ ЭВАНС?», мелким почерком, на полях. Прямо под веселым, жирным «Вяжет для убийц: новый симптом?» — видимо, исключительно с целью рассмешить её.
Вот уж странное развитие событий.
Гермиона не привыкла иметь друзей. Их у неё было немного даже до того, как её жизнь круто изменилась. Друзья заводились нелегко. И были это скорее знакомства, родившиеся в неблагоприятных обстоятельствах (в основном, союзы против ужасных учителей — которых было возмутительно много для такой дорогой школы) и переходившие затем в знакомства на основе общих интересов, выходивших за рамки пикетирования против несправедливых экзаменационных порядков или против использования в школьной столовой яиц от кур, содержащихся в клетках. Но такая дружба быстро ломалась. При малейшем разногласии, при одном только намеке на то, что отношения становятся чуть более непривычными, личными, тонкая ниточка рвалась в пользу девочки, которая была чуть нормальнее, чуть менее всезнайкой, чем Гермиона Грейнджер. (Гермионе всегда казалось, что с дружбой у неё сложилось бы получше, учись она не в школе для девочек.)
А потом… потом рядом с ней надолго не задерживался никто, кроме родителей. И Дина, несмотря на то, что общего у них было только… оно.
— Что?
Гермиона и не осознавала, что смотрит на него, пока Снейп не встретился с ней взглядом, удивленно подняв брови.
— Ничего, — сказала она, лучшим из всех возможных способов борясь с желанием закусить кончик ручки — проведя пером под подбородком. Перо Гермионе неожиданно очень понравилось. Она как будто всю жизнь это делала: остановиться, подумать, обмакнуть кончик в чернила… Писать пером получалось не так аккуратно, как шариковой ручкой, и высыхали чернила медленнее, потому страница за страницей её дневник всё больше заляпывался кляксами и отпечатками ладоней, но ей было всё равно. Почему-то казалось, что так честнее, по-настоящему.
— С вами всё нормально?
— Всё прекрасно. — Гермиона снова прочистила горло, пытаясь смягчить першение. — Северус, — произнесла она, и он поднял на неё глаза, смотря с ожиданием, затем с досадой, уже зная, что именно она собирается сказать. — У вас скоро день рождения. — Дату она видела на обвинительном акте — ему исполнится сорок пять. Гораздо, гораздо больше, чем ей.
— Да.
— Вы что-нибудь планируете?
— Нет.
— А хотели бы? — Она знала, что Снейп опять и очень недвусмысленно ответит «нет», и опередила его: — Пожалуй, как-нибудь пораньше, до отъезда. Как насчет завтрашнего вечера? В канун Нового Года? Можем пойти поужинать.
Угрюмая досада на его лице сменилась непониманием.
— Вы хотите пойти поужинать со мной.
Гермиона провела языком по нёбу. Во рту вдруг сделалось очень сухо.
— Я угощаю.
— Но почему?
Она пожала плечами.
— У вас ведь день рождения.
— Вы хоть представляете, что будет, если вас увидят со мной…
Гермиона шумно выдохнула.
— Что будет с моей репутацией? Какой у нас нынче век на дворе, Северус?
— Я просто…
— А что будет с вашей репутацией? При тех слухах, которые о вас ходят в Коукворте… — слово «слухи» казалось таким неподходящим, но что уж там, — увидеть вас на людях с девушкой, о которой сообщали в новостях, с девушкой, которая не выглядит ни мёртвой, ни похищенной, а вполне даже наслаждающейся жизнью и вашей компанией…
Снейп фыркнул.
— А у вас большие надежды.
— Мне нравится проводить с вами время. — Гермиона закрыла дневник, отложила перо, вцепившись в свои коленки и подавшись к нему, твёрдо намереваясь продемонстрировать ему свою уверенность. — С кем ещё я могу так разговаривать? Ни с кем. Вы сварливый засранец, но мне вы вроде как нравитесь, и мы вполне заслужили получить хоть немножко удовольствия от той жизни, какая она у нас сейчас. Ну что, согласны или нет?
Снейп пробормотал что-то, смутно напоминающее «ладно».