— Вы же понимаете, что это нелепо, — не удержался Снейп.
Она провела рукой по краю мобильника — телефон был по-прежнему выключен, но заряжался.
— Как нелепа и эта жизнь, — прошептала она в ответ.
«Это эгоистично с моей стороны», — думал он. В том мире он мертв, а здесь… по крайней мере, ещё существует. Так странно было оглядываться на свою маггловскую жизнь сейчас, когда можно было представить себе жизнь параллельную, даже если это жизнь, которой он не проживал. Гермиона не задала вопрос, не поставила его перед выбором, и тем не менее, сейчас у него было такое чувство, словно она заставляет его принять решение.
— Это несправедливо, — сказала она, роняя слёзы. — Что здесь вы есть. А там вас нет… — она провела большим пальцем по щеке. — Что с вами станет, если я уйду из этой жизни?
— Ничего, полагаю, — ответил он.
— Небытие, полагаю, — парировала она. — Сев… Профессор, я не могу…
Способы они не обсуждали.
Принесли его виски. Снейп опрокинул стакан залпом и попросил ещё.
Он поднимался по лестнице нетвёрдым шагом, неся в номер поднос с едой, но слух его был настороже. Нельзя было оставлять Гермиону одну. Она была не совсем… как она сказала?.. в здравом уме.
Вот она, загвоздка, не так ли? Не в том, что она безумна. А в том, что она права. Пожелай она сейчас быть практичной, она могла бы взять лист бумаги, дать отдельный лист ему и заставить записать в подробностях всё, что они помнят из военных лет, проверить, что совпадёт. Но в том не было необходимости. Оба знали, что говорят на одном языке, оба знали, что застряли вдвоём в этом мире.
И Снейп знал, что выход только один. Только одним способом можно сделать так, чтобы этот мир исчез, перестал существовать — повернуть время вспять и вернуть их на верный путь. Вернуть её на верный путь. Истинный Властитель Смерти — тот, кто встретит Смерть с готовностью, тот, кто без колебаний пожертвовал собой, чтобы спасти друзей…
«Быть может, я попытаюсь несколько упростить вам выбор». Она взглянула на него осоловело, не понимая. «Мисс Грейнджер. Гермиона, вы не должны учитывать в своём выборе меня. В любой другой ситуации я сказал бы нет, определённо не смейте делать ничего подобного. Но это не одна из таких ситуаций. Я не стану вам препятствовать».
Поднос затрясся в его руке. Он постучал в дверь спальни. Она не отозвалась. Снейп толкнул дверь и с пересохшим горлом обнаружил, что Гермиона, с мокрыми волосами, свисающими с плеч кольцами, сидит на кровати, не сводя глаз с мобильного телефона.
— Дин умер, — сказала она.
Снейп уронил пустой стакан. Мобильник выскользнул у Гермионы из руки.
— Мне нужно ехать.
У Снейпа на языке вертелись миллионы вопросов: «Что произошло? Как? Почему? И что теперь?». И он не мог заставить себя произнести ни один из них.
Он сумел только кивнуть. Сглотнуть.
И сделать шаг в сторону.
***
Он нашел её только утром, когда укладывал вещи перед отъездом. В конверте, с его собственным билетом на поезд, лежала, аккуратно сложенная, одна из немногих последних чистых страниц из Гермиониной записной книжки. На ней торопливыми каракулями было нацарапано:
Думаю, я подожду. Ещё чуть-чуть.
Гермиона
Два икса: ХХ — один был тщательно вымаран, прежде чем рядом появился второй, и постскриптум ниже, начертанный уже более твёрдой рукой:
P.S. Кстати, Нагини была не последним, что Вы видели перед смертью. Я там была. Я видела.
Это были глаза Гарри.
Нет, не Гарри.
Лили.
========== Снова площадь Гриммо ==========
А вдруг я ошибаюсь?
Как молитва, как спазм души — эта мысль настигала её каждый свободный момент. Всякий раз, как она чистила свои слишком крупные зубы (дважды в день, три, если вспоминала), смотря на себя в зеркало, она думала: «А вдруг я ошибаюсь?» Всякий раз за столом, пока родители, мертвенно-бледные от волнения, поглядывали на неё: «А вдруг я ошибаюсь?» Об этом она думала и в то утро, когда надела свое единственное чёрное платье и забралась на заднее сиденье родительского автомобиля…
И когда увидела лицо сестры Дина, робко здоровавшейся со всеми.
«Мне так жаль», — говорили гости. Слова вились вокруг Гермионы повсюду, как знакомая реплика из неотрепетированной пьесы.
Конечно, им было жаль.
Но не так, как ей.
— Здравствуй, Анита, — сказала Гермиона и, не поняв, что та собирается её обнять, протянула руку.
Анита с несчастным видом пожала её.
— Привет, Гермиона.
Гермиона произнесла свою реплику, потому что этого от неё ожидали. Её «жаль» прозвучало совершенно не так, неправильно.
Анита помрачнела.
— Я знаю.
***
Буря утихла, но собрался туман. Он погнался за Снейпом из Шотландии в Коукворт, обволакивая поезд, завешивая пеленой окна на протяжении всего путешествия по белым сельским пейзажам.
— Скорей бы весна, — проворчал сидевший напротив старичок, встряхнув и развернув газету.
Снейп пробормотал что-то в ответ. Сумка с разошедшейся молнией лежала у него на коленях, а поверх содержимого сумки лежала облезлая бархатная коробочка с отклеивающейся стенкой, застрявшей в молнии.
Он снял с коробочки крышку и вытащил палочку из гнезда, подержал в руке. Несбалансированная, неестественная. Он коротко взмахнул ею, поймав встревоженный взгляд от соседа поверх экземпляра «Телеграф». Коснулся палочкой сломанной молнии. Ничего.
— Вздор, — прошипел Снейп, швырнув палочку обратно в коробку. Он слишком сильно надавил на крышку, сминая углы, и выругался на себя самого, внезапно и необъяснимо разозлившись.
Чёртова Гермиона Грейнджер.
Эта её последняя записка. Такая дерзкая, такая простая, такая высокомерно всезнающая. И теперь он не мог перестать думать об этой записке, о её содержимом. «Нет, не Гарри. Лили». Будто он сам этого не помнил.
О да, он помнил. Помнил, как лучшие мгновения жизни вытекали из него с кровью на землю — и это было всё, что он теперь о них знал: оттиски, слепки с этих мгновений, но не сами воспоминания. Снейп знал, что был знаком с Лили в той, другой жизни, что любил её. Но те образы были попраны, оттеснены их ссорами в этой жизни, её криками, их разногласиями, болью и гневом.
И всё же чувства не уходили: доброта, милосердие, любовь.
Так много пробелов оставалось в записке Гермионы. Так много невысказанного.
Вот твой шанс, с тем же успехом могла написать она. Возьми время, которое я тебе подарила.
Используй его с толком.
***
Дина кремировали. Гермиона не могла определиться, лучше так было или хуже.
В часовне было холодно, а стулья были ужасно неудобными. Родители сидели по обе стороны от неё, как тюремная охрана, один обнимал рукой её за плечи, другой держал её за руку. Ей не видно было, что впереди, но она и без того знала: футболка любимого клуба Дина, разостланная на столе, сверху урна, фотография, сделанная до их знакомства, его лицо на фотографии в прыщах, но симпатичное и улыбающееся.
Солнечные зайчики не прыгали по полу. Солнце не светило с самого её возвращения в Лондон, отказываясь появляться из-за тяжёлого слоя туч. «Дементоры?» — подумала Гермиона лихорадочно, потом почти упрямо, а потом крепко вцепилась в свою сумочку и решила: «Погода».
Порой кружевная серость туч была даже красива. Гермиона смотрела на туман за окном, и ей хотелось укутаться в слишком большой свитер и сидеть с кружкой какао в руке и книжкой под мышкой. Желательно в тёплой постели, половину которой занимал бы кто-то, кто видел её. Понимал её. Знал, как работает её ум.
«Рон ждёт», — шептала та, другая Гермиона.
«Я тоже», — шептала она в ответ.
Они ушли раньше всех, и по дороге она слышала, как вокруг бормочут голоса.
— Никому такой смерти не пожелаешь, — шелестели они.
Словно она опять повернула камень, и серые фигуры заполнили толпу.
— Это верно, — соглашались другие. И добавляли: — Бедняжка Дин.
***
Он написал ей три письма. Все три угодили в итоге в мусорное ведро.