— Конечно, — ответил Снейп. Что-то скрутилось и дёрнулось в животе, наполнив его странным теплом, будто открылось внутреннее кровотечение.
Не боль.
Облегчение.
— Хорошо. — Лили жалостливо улыбнулась.
Носком туфли Снейп затолкал палочку обратно в сумку.
***
По вторникам Гермионе было особенно трудно выбросить неотступные мысли из головы. Иногда она уговаривала мать пойти с ней в «Скрещенные ключи» в расчёте на то, что крепкая водка с тоником и мамина склонность к возлияниям после работы будут для той достаточным плюсом. Обычно мать отказывалась. Сегодня она неохотно сдалась со словами: «Не понимаю, что ты нашла в этом заведении».
Лондон был подозрительно тих, станции метро почти безлюдны. Они прошли через Вестминстер. Гермиона зависла задумчиво перед телефонной будкой, но миссис Грейнджер не озаботилась остановиться и спросить причину.
В пабе Гермиона сказала матери, что идёт в туалет, но вместо этого прошла в сад во внутреннем дворике, постояла перед стеной, постучала кулаком по камню. То, что камни не задвигались, странно успокаивало. Камни были твёрдыми. Реальными.
Гермиона вернулась со вторыми порциями напитков.
— Почему, говоришь, тебе тут так нравится? — спросила миссис Грейнджер, с отвращением отдирая подошву туфли от липкого ковра.
— Ностальгия, — ответила Гермиона. — Я раньше приходила сюда с другом.
***
Ей перестал сниться Рон.
«Нормальны ли такие чувства, — написала Гермиона в дневнике на Слушательском Пункте (в её собственной записной книжке в конце концов закончились страницы), — или я такой ужасный человек, что забыла его?»
На следующий день ниже появилась строчка, написанная голубыми чернилами, отцовским почерком: «Время лечит все раны. Если они не загноятся».
И дальше маминым: «Или по меньшей мере чуть унимает боль».
***
Снова был вторник, и снова Гермиона стояла на площади Гриммо, вперившись в проём между домами и зная, что ничего там не появится. Потеплело — на ней был только свитер, фиолетово-голубой, толстой вязки, уютный, мягкий и тёплый.
Та же шапка висела на ограде, только тремя столбиками правее. Узор на ней выцвел, шерсть начала тлеть.
— И вы тоже? — спросил рядом глубокий голос.
Можно было не поворачиваться.
— И я тоже, — ответила она.
Она не видела его лица, только чувствовала тяжесть взгляда, приковывающего её к этому месту и знающему её целиком, насквозь.
— Думаю, я могу подождать, — сказала Гермиона. — Ещё чуть-чуть.
Рука Снейпа протянулась к ней.
— Только чуть-чуть?
— Чуть-чуть, — подтвердила Гермиона, переплетая его пальцы со своими и крепко их сжимая.
========== До сна ==========
Гермиона Грейнджер и Северус Снейп не поженились и не завели детей. Они не договаривались об этом заранее. Просто так уж получилось. Просто оказалось трудно нарушить привычный уклад жизни, действий и бездействия: нужно ли было отодвинуть повседневные дела, чтобы получить разрешение на брак и организовать маленькую свадьбу в ратуше, или дать наконец волю гормонам, мерно капавшим в хрупкую Гермионину репродуктивную систему. Они поговорили и решили когда-нибудь попытаться завести ребенка (или, скорее, не перечёркивать саму вероятность попытки). А затем постарались отбросить разочарование, когда результаты одного обследования за другим поведали им то, что они уже знали, но не хотели услышать: не судьба.
Не судьба. Не для них. Гермиона была не Лили, и Северус не был каким-нибудь обычным мужем-магглом. Родись у них дети, эти дети остались бы здесь, если бы прежний мир когда-нибудь вернулся. Наверное, тело увереннее и решительнее разума, думала Гермиона порой, но не могла решить, злиться ей на их тела или испытывать благодарность.
— Я всё равно никогда не хотел детей, — сказал Северус в стенку. Это было в ночь Гермиониного тридцать восьмого дня рождения. Он изо всех сил старался не выказать уныния, но уже не очень хорошо умел прятать эмоции от Гермионы. Свет починенного фонаря по-прежнему умудрялся проникать сквозь занавеси в спальню, играя на тонких серебристых ниточках седины в его волосах.
— А я хочу, когда-нибудь, — ответила Гермиона, понимая, как глупо это звучит из уст почти сорокалетней женщины. — Не сейчас.
С Роном, подумала она. Произносить это вслух было необязательно. Они никогда не говорили о том, что у Гермионы может быть ещё одна, другая жизнь после этой. Ещё один шанс.
Другая жизнь, в которой Снейпа больше нет.
— Тебя мне достаточно, — в редком проявлении нежности произнесла она, прижимаясь губами к его плечу.
— М-м, — пробурчал Северус уже более довольным голосом, перекатываясь на спину, и наконец заснул. Гермиона крепко сжала в ладони свой кулон, чёрный, всегда слегка тёплый камешек.
***
— Может, сегодня? — поддразнивал её Снейп в лучшие времена, собираясь рано утром на работу в туго обхватывающем шею галстуке и до хруста накрахмаленной рубашке.
— Может быть, профессор, — не оставалась в долгу Гермиона и целовала острую линию его скулы.
Он ненавидел романтику, ненавидел излияния чувств, но находил способ продемонстрировать ей свою признательность каждый вечер, возвращаясь домой. Шоколадные конфеты (Гермиона питала слабость к соленой карамели). Книга — нужно было заполнять новые стеллажи в гостиной. Проспект с рекламой стеклопакетов.
— Ты ведь знаешь, я просто хочу услышать, что я всегда права.
Северус тогда едва сдержался, чтобы не ухмыльнуться, и этого было достаточно. Гермиона прекрасно видела, что он уже неоднократно признавал её правоту и без слов.
Чем старше она становилась, тем больше ей нравилось оказываться правой. Электронный ящик Снейпа ломился от писем, пока он в конце концов не сдался и не подал заявку на полную стипендию по университетской программе для бывших заключенных — и получил эту стипендию. Дальше Гермиона уговорила его подать заявление о приёме на должность преподавателя местных средней школы и колледжа. Учителем Снейпу стать не удалось («к сожалению, из соображений безопасности детей» и т.д.), но взамен ему предложили кое-что получше. Исследовательскую работу — такую, которая не подразумевала обучение безмозглой ребятни.
У Северуса бывали свои моменты триумфа. И когда оказывался прав он, Гермиона, стиснув челюсти, хмурилась при виде его самодовольного лица. Впрочем, торжествовал он беззлобно.
Именно с таким лицом Снейп склонился над её плечом, смотря в экран компьютера — на показатели продаж третьей детской книжки, которую написала Гермиона. («Сплагиировала, — поправляла она. — Настоящий автор просто не существует в этом мире и не может подать на меня в суд». «Есть творческие расхождения, — возражал Снейп. — К тому же, у настоящего автора не было великолепных иллюстраций руки покойного Дина Томаса».)
— Неплохо, — протянул Северус, скользя ногтем вниз по таблице, словно стряхивая знаки препинания со строчек с цифрами.
— На жизнь не хватит, — вздохнула Гермиона.
— На жизнь — нет, — согласился Снейп. Его дыхание шевелило её волосы. — Зато хватит на то, чтобы нам протянуть до тех пор, пока ты не передумаешь.
***
В маггловском мире годы летели. Гермиона помнила, как невыносимо медленно тянулась каждая минута, когда она училась в школе — в Сент-Энтони ли, в Хогвартсе ли. Даже дольше, наверное, если учитывать две параллельные жизни: в два раза больше событий произошло за короткие восемнадцать лет. И всё же время текло слишком быстро. Слишком скоро родители вышли на пенсию, продали свой лондонский дом, чтобы прогулять последние свои ясные годы на пляжах Дорсета. Косолапка, которая должна была быть бессмертной, дожила до двадцати двух лет, всё округляясь и округляясь, пока буквально не обожралась до смерти. Не успевали закончиться одни выборы, как начинались кампании следующих, и буклет за буклетом водопадом падали в щель почтового ящика на деревянный пол. Как будто в тупике Прядильщика кто-нибудь когда-нибудь стал бы голосовать за кого-либо кроме лейбористов.