Следующим шагом Эриксона стало, как мне кажется, предположение, что язык бессознательного не просто выражает то, что у человека на уме. Это также и способ общения другим человеком. Это значит, что мы общаемся как с помощью сознательного языка, так и с помощью языка бессознательного, который мы понимаем и на который отвечаем. У бессознательного языка иной код: он очень краток и насыщен, в нем нет ощущения времени и т.д. Общение осуществляется через движения тела, интонации голоса, а также метафоры и аналогии, скрытые в нашей речи.
Если допустить, что Эриксон действует, исходя из предпосылки о существовании по меньшей мере двух уровней коммуникации, один из которых можно грубо называть сознательным, а другой так же грубо — бессознательным, тогда многие его действия становятся более понятными. Он считает способность понимать бессознательную коммуникацию основным умением терапевта. Его собственная способность расшифровывать язык тела стала уже легендой. Он любит подчеркивать, как важно для терапевта вовремя заметить, что пациент утвердительно кивает или отрицательно качает головой в такт или не в такт своим словам, что женщина прячет свою сумочку под шарфом в моменты, казалось бы, абсолютной искренности и т.д. — ведь существует бессчетное количество знаков невербальной коммуникации. Он говорит, что замужняя пациентка, как правило, на первом же приеме раскроет своей манерой сидеть, что изменяет своему мужу, и при этом сделает это точно так же, как и любая другая представительница ее социального класса.
Однако Эриксон не предлагает интерпретаций, которые бы перевели бессознательный язык в сознательный. Он относится к ним как к двум разным, но одинаково приемлемым стилям коммуникации. То, что он понимает под “принятием” пациента, на самом деле, принятие этого множественного способа коммуникации. Например, он никогда не скажет пациенту, что раз тот во время беседы прикрывает рот рукой, значит, он бессознательно выражает желание о чем-то не говорить. Напротив, Эриксон принимает этот жест как вполне адекватный способ сообщить некоторую информацию. Если привлечь внимание пациента к его жесту, можно нарушить коммуникацию и не добиться полезного результата. Вероятнее всего, у пациента возникнет стремление осознавать те способы коммуникации, которые лучше всего работают на неосознаваемом уровне.
По Эриксону, имеет смысл говорить о чем-то одном и одновременно общаться на предмет иных материй. Например, он читает лекцию, одновременно гипнотизируя одного из слушателей, или он беседует с пациентом на кажущуюся совершенно заурядной тему, одновременно с помощью движений тела и интонации ведя разговор о чем-то очень вом для пациента. Многие из движений, которые любой терапевт совершает “естественно”, Эриксон использует умышленно — например, меняет положение тела в соответствии с реакциями клиента или изменяет высоту голоса соответствии со значимыми движениями тела. Он использует речевую коммуникацию только как один из множества способов общения, например, гипнотизируя человека, не говорящего по-английски, он показывает, что транс может быть наведен и с помощью неречевого поведения.
С этой точки зрения становится понятным упоминаемое Эриксоном “бессознательное осознание”. Чтобы общаться с человеком через “бессознательное”, на каком-то уровне мы должны понимать, что делаем, иначе не сможем ни поправить себя, ни получить от другого сообщение, ни ответить ему. Хотя этот процесс может идти у нас вне сознания. Следовательно, когда мы взаимодействуем по меньшей мере на двух уровнях коммуникации, должно существовать по меньшей мере два уровня “осознания”. Наиболее характерной чертой Эриксона является то, что он позволяет этим двум уровням существовать отдельно друг от друга, не пытаясь привлечь к ним внимание пациента. Эриксон желает общаться, используя оба кода и позволяя им независимо друг от друга выполнять свои коммуникативные функции.