Мне не хочется создавать впечатление, будто Эриксон всегда опережал нас и все знал, ничему не учась. Мы тоже оказывали на него влияние, как однажды я с удивлением обнаружил. В те дни у Эриксона был собственный способ проведения психотерапии шизофреников. Например, его пациенткой была учительница, которую время от времени посещали видения. Он убедил ее хранить галлюцинации в шкафу в его приемной, где они могли бы быть в безопасности и не мешали ей работать. Она так и сделала и навещала Эриксона лишь для того, чтобы положить в шкаф новую галлюцинацию. Через какое-то время она решила переехать в другой город, но волновалась, что в тяжелую минуту не сможет обратиться за помощью к доктору Эриксону. И тогда он посоветовал ей в случае приступа запечатать галлюцинацию в конверт и послать ему по почте. Женщина согласилась. Время от времени она посылала Эриксону свои видения, и этот прием давал ей возможность вести нормальную жизнь вдали от терапевта. В этом деле меня более всего поразило даже не то, что Эриксон придумал процедуру с посылкой галлюцинации в конверте, а то, что он сохранял все эти конверты на тот случай, если однажды она вернется и захочет на них взглянуть. Что, впрочем, впоследствии и случилось.
Если внимательно проанализировать вышеизложенный прием, становится очевидно, что Эриксон полагал: вылечить больную невозможно, а можно лишь добиться некоторой стабилизации ее поведения. Прошло некоторое время, и я как-то зашел к Эриксону в гости. В его приемной была девушка, которая принесла показать ему свои свадебные фотографии. После ее ухода он объяснил, что она была шизофреничкой, но уже практически полностью выздоровела. Я заметил, что раньше он утверждал, что в случае шизофрении добиться выздоровления нельзя, можно только стабилизировать ситуацию. И я спросил, не изменились ли его взгляды на шизофрению. Он ответил, что так оно и есть, и, подумав, добавил: “В конце концов, я тоже ведь чему-то научился у вас, ребята”.
Эриксон всегда был готов изменить свои методы и поэкспериментировать с новыми приемами — и в этом состояло его колоссальное преимущество. Он был прагматиком. Рассматривая Эриксона и его терапию с более широкой точки зрения, обнаруживаешь, что его прагматизм и его подход — по сути своей истинно американские. Истории и случаи, которые он часто рассказывал, взяты из фермерской жизни и отражают систему ценностей небольших провинциальных городков. Рассказывал ли он о краже яблок из сада или купании в речке или восторгался студенческой жизнью — казалось, это говорит сама “средняя Америка”. Он знал, как растут и взрослеют дети в Америке, и это знание давало ему четкую картину всех этапов семейной жизни и процессов повседневного бытия. Он знал разные регионы страны и особенности взглядов, уклада жизни и предрассудков их жителей. Он понимал разные культуры, так как хорошо знал свою родную и мог проводить сравнения.
Работа Эриксона отражала психиатрическую традицию, отличную от европейской, в которой основной упор делался на классификацию и диагноз. Хотя Эриксон обращал внимание на диагноз, основной его интерес был в том, как добиться изменения. Он концентрировался на цели лечения, и поэтому делал упор на практические средства ее достижения. Он был прагматиком и легко перестраивался, когда его первоначальный подход не срабатывал, и начинал использовать новую процедуру, не настаивая на традиционном, но неудачном методе. Не заботясь о принадлежности к философской школе, Эриксон обращался к реальному миру с его реальными проблемами. Он советовал терапевтам использовать работающие техники и отбрасывать без сожаления потерпевшие неудачу, невзирая на традицию. Он не предлагал опираться на опыт какого-нибудь выдающегося специалиста. Скорее, он учил отстаивать свои взгляды, опираясь на результаты собственной работы. Эти идеи характерны для американского прагматизма, так же, как эриксоновская нацеленность на активные действия, а не на созерцание и пассивное ожидание изменений.
В пятидесятые годы в США наступил бурный расцвет новых психотерапевтических направлений. В моду вошел вопрос: “Как менять людей?” — изучение и классификация отошли на второй план. Развивались бихевиоризм и семейная терапия. Все стали меньше философствовать и больше беспокоиться о социальных изменениях. Эриксон опережал время и изменился сам задолго до прихода этой моды. Чтобы продемонстрировать значение его вклада в “терапевтическую революцию”, следует отметить, что позиция Эриксона по вопросам лечения была абсолютно противоположной позиции традиционных терапевтов. Трудно поверить, что он всегда шел против течения. И точно так же трудно поверить в то, что методы, предлагаемые господствующим направлением психотерапии, были настолько неправильными, что действительно успешными стали диаметрально противоположные методы. Позвольте мне обобщить некоторые основные аспекты вклада Эриксона в психотерапию, противопоставляя их взглядам, господствовавшим в психотерапии несколько лет назад.