В одном из своих писем свт. Игнатий тонко и возвышенно учит опознавать характер истинной теплоты, внимательно прислушиваться к своему сердцу: «При утешениях — за верное, за не прелестное, за Божие принимай одно вполне невещественное духовное действие, являющееся в мире сердца, необыкновенной тишине его, в какой-то хладной и вместе пламенной любви к ближнему и всем созданиям, любви, чуждой разгорячения и порывов, любви в Боге и Богом. Этот духовный пламенный хлад, этот всегда однообразный тончайший пламень — постоянный характер Спасителя, постоянно и одинаково сияющий из всех действий Спасителя, из всех слов Спасителя, сохраненных и передаваемых нам Евангелием. В этот характер облекается Дух Святой при производимых Им утешениях».
Ощущение сердечной теплоты обычно связывается с опасностью прельщения. Такая связь существует, но, тем не менее, не следует увлекаться, искусственно преувеличивая опасность. Желательно соблюсти трезвость суждений во избежание крайностей, о которых напоминается в «Рассказах странника»: «Удивляюсь, как часто в России, не токмо в иноческих обителях, но даже от некоторых богобоязненных мирян, приходится слышать, что многих желающих пустынной жизни или упражнения во внутреннем молитвенном делании удерживает от последования сему влечению боязнь, чтобы не погибнуть от прелести… Думаю, это происходит из двух начал: или от непонимания дела и непросвещения духовного, или от собственной лености к подвигу созерцания и зависти, чтобы не превзошли их в сих высших познаниях другие… Очень жаль, что держащиеся сего убеждения не вникают в рассуждения святых отцов по сему предмету, которые прямо и решительно поучают, что не должно бояться или сомневаться, призывая Бога. Если некоторые и впали в самопрельщение или исступление ума, то сие случилось с ними от гордости, от неимения наставника и от принятия явлений и мечтаний за истину»{243}.
По слову Писания: Тамо убояшася страха, идеже не бе страх (Пс. 13:5), — не нужны ложные страхи, которые оказываются на руку врагу, отваживающему слишком робких от спасительного делания. Там же, где есть действительная опасность, следует быть рассудительным и строгим, так как угроза прельщения вполне реальна в жизни любого подвизающегося. Возникает она не только в связи с теплотой сердечной, но и по множеству других поводов. Неисчислимо количество ловушек, завлекающих в прелесть, различных искусов, неприметно уводящих от истины, сбивающих с очень узкого пути, на котором шаг влево или вправо влечет за собой пленение врагом.
Много внимания уделяет этой теме старец Иосиф Исихаст. Некоторые его взгляды могут показаться необычными — старец, например, считает самым безопасным, не уводящим в прелесть видом молитвы именно умно-сердечную Иисусову молитву, при условии, конечно, что строго соблюдаются определенные требования. Все другие виды молитвы могут со временем извратиться, пишет старец. При этом «теряется простота и человек начинает одобрять сам себя. А умная молитва, односложное[89] призывание имени Божия, не допускает сомнения, и прелесть не может возникнуть из нее, поскольку внутри сердца постоянно призывается имя Христово и Он очищает нас от тьмы и ведет к свету… Сердечная молитва не боится прелести, кроме как если кто-нибудь страстный и сам по себе прельщенный». И еще одно условие: «У всякого молящегося умной молитвой и некающегося либо молитва прекратится, либо сам он в прелесть впадет. Прежде всего, женщины легче преуспевают в умной молитве, благодаря самоотречению и послушанию, которое оказывают своему духовному наставнику. Однако сколь быстро преуспевают, столь легко впадают в прелесть, если ведут себя безрассудно и без внимания… Не видел я, чтобы преуспевала душа молящегося умной молитвой без чистого откровения тайных помыслов»{244}.
89
Односложное, или единословное, призывание (μονολόγιστος) — точнее говоря, краткая молитва, состоящая из одной фразы, из одного прошения. Такова молитва мытаря — «Боже, милостив буди мне грешному», такова же Иисусова молитва. Суть термина проясняется в словах Иоанна Лествичника: «Не старайся многословить, беседуя с Богом, чтобы ум твой не расточился на изыскание слов. Одно слово мытаря умилостивило Бога, и одно изречение, исполненное веры, спасло разбойника. Многословие при молитве часто развлекает ум и наполняет его мечтаниями, а единословие обыкновенно собирает его».