Во время ужина рассказал все своему сотруднику. Он, выслушав, сказал: «Требуется тебе глубокое смирение» и вообще сочувственно отнесся к сему и со своей стороны укреплял мое малодушие, но как–то легко, не сознавая по опыту пережитой мною брани, и будто и искушение при этом невелика беда. Это производило во мне невнимание к его утешению. Он это заметил, и я ему с замечанием насчет его легкомыслия от неопытности, объяснил свое невнимание. Вследствие такого объяснения у нас чуть не произошла размолвка, подобно как было под 5–ое августа (стр. 17–18). Так враг, где не думаешь, ставит препоны. Он (сотрудник) представлял себе, что я, по малодушию, готов оставить молитвенный подвиг, на который я, по его словам, выспел по воле Божией с благословения духовника, а прежде и старца, и теперь у меня к тому удобства и приобретенный опыт, и некий успех с помощью Божией. А я говорил, что не хотел бы оставлять начатого подвига, но серьезно смотрю на него, ибо наши писатели духовные, как видно из предыдущей записи (от 30–го августа) строго предупреждают нас об опасности прелести в сем подвиге без опытного руководителя. Но решаюсь на сей подвиг и в виду опасности, мною уже отчасти вначале испытанной, единственно уже потому, что в то же время видел вразумление и укрепление от Господа. Оставить же сей подвиг боялся как бы по малодушию не поступить против воли Божией. Когда мой сотрудник, смирившись, согласился с моим убеждением быть серьезнее в своих советах, особенно не основанных на собственном опыте, и больше молиться за меня, мы примирились и по–прежнему стал я продолжать свой подвиг в смирении и уповании единственно на милость Божию.
1 сентября
По обычной простой молитве «художественная» молитва сопровождалась и в этот раз теплотою в груди от напряженных душевных и телесных сил, но без смущения душевного, как вчера вечером. На «Честнейшую херувим» в конце утрени почувствовал умиление по милости Заступницы нашей Пресвятой Богородицы. Так милость Божия укрепляет и утешает нас, малодушных, в подвиге благочестия. Так и на вечерней молитве «художественной» ощущался жар в груди, но я, не обращая внимания на то, утвердил его все на призываемом имени Господня в «месте сердечном» (немного выше левого сосца), и избежал какого–либо смущения. Во время умной молитвы должно занимать ум и сердце одним только, чтобы чисто, без помыслов, молиться с сокрушением, не испытуя постороннего, происходящего в это время в душе и в теле. При этом внимании ума ко Господу в молитве должно утверждать его именно в имени Его святом, чтобы избежать каких–либо образов внешних, мечтаний и неблаговременных, хотя бы и благих, рассуждений о переживаемом во время молитвы.
2 сентября
На утрене, после трех четок простой молитвы сел за «художественную», потому что чувствовал себя бодрым и не расслабленным более кратким на этот раз сном ночным (два с половиною часа спал). И все время утрени затем провел в умной молитве — слава Богу! При прежнем жаре в груди молитва совершалась спокойно, без прежних смущений, и во умилении: внимание занято было одним призыванием сладчайшего и все сильного имени Господня с верою, что в нем, как в невидимом своем образе, присутствует Сам Господь Спаситель. От сего внимательного и неуклонного к какому–либо постороннему помыслу призывания в сердце имени Господня оно исполнялось теплотою, но иною теплотою, чем та, какую я ощущал в прежние разы, и в этот раз в начале молитвы только. Та казалась внешнею по отношению к сердечному месту и волнением крови возбуждавшеюся, а эта — внутреннею и из имени Господня истекавшей. Та отвлекала внимание ума из сердца, а эта привлекала внимание к сердцу и к имени Господню.
3 сентября
На утрене после простой молитвы сел на час «умной молитвы». Сначала, настроив себя душевно и телесно по «художественным» приемам, молился спокойно и даже на минуту забылся от покойного течения молитвы и внимание уменьшилось, но потом, от того ли, что уменьшил свое внимание и вообще напряжение душевных и телесных сил, начала по–прежнему разгораться теплота от сердца в груди, и до того усилилась, что сердце мое было, как в пламени, и по–прежнему стал тревожиться от сей сильной теплоты, которая стала из груди уже ударять в нижнюю часть живота, однако усиливался отвлекать внимание от нее и держать безысходно в сердце на словах молитвы, всячески смиряясь в душе и успокаивая свой смущенный дух упованием на Господа, что Он по–прежнему сохранит меня от искушения. Потом от разгоряченного состояния сердечного и дыхание, удерживаемое мною прежде, против моей силы стало вдруг усиленное и частое, похожее на всхлипывание. Я еще сильнее смутился, подумав, не начало ли это искушения, которого я опасался прежде при усиленной теплоте в теле, а именно в нижних частях живота. Но милосердный Господь сохранил от него меня грешного: хотя с великим напряжением, но молитву с упованием на Бога я в это время искушений не оставлял. Пламень в сердце и во всем теле от этой теплоты постепенно прошел, без особенного ощущения мокротной сласти и без помыслов нечистых. Просидев и после того несколько времени в умносердечной молитве я благополучно, при Божией помощи, хотя и после большого душевного смущения, кончил свое утреннее правило.