Но ни война, ни революция не могли умалить глубины исторического интереса к XVI веку европейской истории. Наоборот и война 1914 г., и революция 17 года с особенной силой подчеркнули значение эпохи, минувшей слишком 300 лет тому назад, эпохи кровавых дворянских революций и растущей моско- витской опасности в европейской политике.
Зарубежная - в частности немецкая-историография, увлеченная проблемами мировой войны, естественно обращает свое! внимание к „русской опасности" XVI века и истории царствования Ивана Грозного посвящает специальные очерки. Таковы работы Плацгофа и Бэра.
Беспощадный вихрь и глубина социальной революции XVI в. не раз за революционные годы наших дней были предметом монографического изучения. Истории опричнины и крестьянской крепости посвящены были специальные статьи и доклады; предпринималось опубликование первоисточников, хорошо известных исторической науке, но недоступных для широкого круга читателей. Таковы работы Геймана, Кулишера, Платонова, Полосина, Преснякова, Рогинского, Садикова, Тхоржевского.
Историк европейского Запада и азиатского Востока проф. Р. Ю. Виппер не случайно увлекается историей Москвы XVI века. Блестящий очерк дипломатии и социальной политики царя Ивана автор насыщает волнующей атмосферой последнего десятилетия и в общих оценках военно-самодержавного коммунизма московского царя отражает могучее воздействие современной действительности.
В наши дни острее, чем когда-либо, почувствовалась потребность пересмотра истории XVI в. и предварительного подведения итогов, добытых исторической наукой последних полутораста лет. Очерк акад. С. Ф. Платонова - „Иван Г розный" - разрешил эту неотложную историографическую задачу: наметил поле исследования, классически-отчетливо резюмировал итоги источниковедения и историографии царствования царя Ивана и подчеркнул очередные задачи, стоящие перед его историком.
К этой длинной цепи исследований и материалов по истории XVI в. примыкает и настоящее издание „Записок опричника".
II-
Москва царя Ивана Грозного жила в тревожных условиях лихорадочного увлечения Европы морскими и океаническими предприятиями пиратского, торгового и промыслового характера; в условиях знаменательного роста транзитного значения восточно-европейских путей по Западной Двине и Днепру, по Белому морю и Северной Двине, по Волге и Дону; в условиях распада татарских царств в Поволжье и параллельного усиления Крыма, как аванпоста величайшей мировой империи Сулеймана Великолепного.
Торговые поездки в Крым и Турцию, в Шемаху, Персию и Среднюю Азию, казанские, астраханские, азовские и крымские военные экспедиции ставили Москву XVI века лицом к лицу с мусульманским миром и татарско-турецкой опасностью.
С другой стороны, придвинувшись к Балтийскому поморью и линии р. Днепра - р. Великой, вплотную подойдя к шведско- датским владениям в Финляндии и Лапландии, утвердившись на побережьи Студеного моря от Печенгского монастыря до Пустоозера, Москва XVI века стихийно вовлекалась в игру западно-европейских интересов.
10
Поволжский, рязанский, тульский и заоцкий чернозем и степные богатства издавна манили к себе мужика и помещика Замосковья. Но русское Поморье, города от Немецкой и Литовской Украйны и географически, и экономически тянулись в Лапландию, Карелию и Прибалтику, к Нарве и Выборгу, Ревелю и Риге, Стокгольму и Або, Кандалакше и норвежскому Финмаркену.
Москва Ивана III, овладев Новгородской территорией, прочно усваивает экономические и политические традиции Новгородской республики. Иван IV после некоторых колебаний возвращается к холодно-расчетливой политике деда, но осуществляет ее с кипучей и, может быть, патологической энергией.
С половины 50-х годов, т. е. с того момента, как 25-летний царь начал эмансипироваться от влияний „собацкого собрания"-избранной рады-и до смерти царя в 1584 г., перед Москвой стоял ясный во всех своих деталях план военной и дипломатической игры. С ближайшими соседями - война: беспощадная наступательная война на западном фронте в Финляндии и в Прибалтике против Швеции, Ливонии и Польши; на восточном - завершение разгрома татарских царств^ и поволжских инородцев (чувашей и черемисов); на южном-война оборонительная против Крыма. Тесная дружба и мир - на западе с Данией; на юго-востоке - с Кавказом и Средней Азией (Кабардой, Шемахой, Хивой, Бухарой). Худой мир, что все же лучше доброй ссоры, с империей и Ганзейскими городами. Поиски политического союза с Англией и не всегда одинаково мирные торговые сношения с ней и, наконец, униженные поиски мира с могущественной Турцией.
. Иван IV, подобно своему грозному деду, или отстаивался „на берегу" от татарской опасности, или - „бегун-хороняка" - уходил от татар подальше на север и прятался за крепкими монастырскими стенами. Но „дально-конные грады" Прибалтики манили к себе московского царя. Освоение прибалтийских земель ливонского ордена с речной торговой дорогой по] Западной Двине, с приморскими портами Ревеля, Пернова и Риги и утверждение русского господства в Балтийском море' стали делом его жизни.
Ливония - предмет давней дипломатической распри и военной борьбы - представляла собою своеобразный образчик средневековой федерации и любопытный эпизод немецкой коло
11
низации Прибалтики. Ливонский орден или орден меченосцев, как называлось это духовно-рыцарское государство, был учрежден в 1202 г. в Риге на территории ливов, эстов и латышей, в устье стародавнего торгового пути по Западной Двине,- в качестве крайне-восточной колонии Бремена. Экономическая конкурренция соседей очень рано осложнила собою национальную рознь немецких колонистов и туземцев финско-литовского племени. В Эстляндии утверждается датский Ревель (1219 - 1347), и датское влияние переплетается там со шведским, которому в конце концов и уступает свое место. Торговля по Балтийскому морю с Москвой и Востоком привлекает в. Прибалтику Ганзу, империю, нидерландцев и англичан. Торговля с Западом теснейшим образом привязывает к Балтийскому поморью Польшу и Москву. Польско-литовский хлеб шел через Данциг, русский воск и меха через Новгород, лен и конопля через Ригу, поташ и кожи через Ревель.
Вырастая на отпускной торговле, ливонские города и дворянство очень рано эмансипируются от орденской власти и усиливают пестроту внутри - ливонских социально - политических группировок. Духовные князья - епископы дерптский, эзель- ский и курляндский, - как ленники империи, становятся независимыми имперскими князьями. С магистром ордена, также ленником империи, зависимым к тому же от гроссмейстера Пруссии, спорит вполне самостоятельная власть связанного с Римом рижского архиепископа. Ливония - политически распыленная, с большими противоречиями социального строя и бессилием орденской власти их разрешить - напоминала современникам „огромный воз без хозяина".
Экономическая конкурренция европейских, держав в Балтийском море при крайней неустойчивости социально-политических отношений внутри Ливонии открывала широкую возможность иностранным вмешательствам в ливонские дела. По словам современника, около Ливонии, как богатой невесты, пляшут все. С начала XV в. Ливония оказывается в сфере польского влияния, что живейшим образом затрагивало датско-русские интересы и повело к заключению датско-русского союза (1501 - 1505 гг.), а затем и к прямому русскому вмешательству (1554 и 1558 г.), Ливонской войне и разделу Ливонии между Польшей, Швецией и Данией (1561 г.). Попытки царя Ивана возродить Ливонию то в старом виде - ордена (1564 г.), то в форме Ли-