Пожав плечами, он прошелся вокруг машины и даже заглянул под нее. Спереди, под картером, обнаружилась маленькая, прямо-таки щенячья, лужица масла. Да, подумал Кирилл, открывая капот, верно говорят бывалые люди: если из двигателя "Ленд Ровера" не течет масло - значит его там попросту нет.
Он проверил уровень, обнаружил, что тот близок к опасному минимуму, отметил про себя, что нужно не забыть сказать об этом Петровичу и захлопнул капот с чувством исполненного долга.
Потом снова обернулся к сараю. Твою мать, да сколько же нужно времени, чтобы сменить гидрокостюм на сарафан?!
-Лен, ну ты идешь или нет, в конце-то концов?! - повысив голос, вопросил он. - Ты что, заснула там?
И снова - ни звука.
Кирилл помедлил еще мгновение, прислушиваясь. За его спиной маленькие волны шуршали галькой, накатываясь на берег. В реденьком прибрежном кустарнике шелестел ветерок, заплутавший среди веток. Далеко-далеко, где-то у самого Тарханкута скандалили, как всегда чего-то не поделившие чайки.
И - все.
Сколько он ни прислушивался, больше ничего услышать не удалось. В общем, так и должно было быть. Чутье, наработанное еще в горах, безапелляционно говорило об отсутствии чужаков поблизости. Кроме них двоих на пустынном берегу никого не было.
Кирилл пожал плечами и, обогнув угол, остановился перед дверью сарая. Занес руку, намереваясь постучать, но передумал и без лишних церемоний толкнув дверь, отворил черноту.
Зная: сколь невыгодно положение человека, стоящего в светлом проеме двери или окна, относительно наблюдающего за ним из темноты, он бросил последний взгляд назад, в жаркий полдень и, шагнув через порог, затворил за собой дверь.
Темнота внутри была весьма условной: солнце своенравно врывалось сюда сквозь бесчисленные отверстия в стенах и кровле, сплетая в черном вакууме тончайшую, призрачную сеть из длинных ярких нитей, в которых купались мириады мельчайших пылинок...
-Лена! - позвал он. - Лен, ты здесь?
-Хорош шутить! - почти разозлился он, не дождавшись ответа.
Зрение быстро адаптировалось к полумраку, и Кирилл уже отчетливо различал и маленькую лодочку-тузик, прислоненную к одной из стен и старые сети, темным ворохом сваленные у противоположной. Все здесь было каким-то старым. Запущенность и заброшенность словно клеймо лежали на всем этом ветхом рыбацком скарбе, сложенном когда-то под прикрытием тонких, дощатых стен да так и забытом на веки вечные. Даже запах рыбы, наверняка крепкий и устойчивый в прошлом, успел напрочь выветриться, высквозиться отсюда сквозь щели морскими ветрами круглый год подряд вентилировавшими сарай. Теперь здесь остался лишь знакомый любому, хоть раз заглядывавшему на чердак деревенского дома, запах прокаленной солнцем пыли, к которому примешивался тонкий, едва уловимый аромат моря.
Кирилл сделал еще шаг вперед. Озорной солнечный зайчик, протиснувшийся сквозь ветхую кровлю, прыгнул ему на лицо, заставив сощуриться и прикрыть глаза рукой. Когда же он, секунду спустя, отвел ладонь в сторону, то увидел...
У дальней, противоположной входу стены сарая стояла старая металлическая кровать с железной, панцирной сеткой и высокими спинками. Такие кровати называли колченогими и Кириллу всегда очень хотелось узнать - почему?
Всегда, но не сейчас. Сейчас он видел только Елену, раскинувшуюся на жестком панцире металлической сетки, резко контрастировавшем с беззащитной мягкостью ее нагого тела. На ней были лишь черные трусики, тонким, кружевным росчерком очерчивавшие талию женщины. Гидрокостюм и сарафан были переброшены через спинку кровати.
Она лежала, как-то свободно, расслабленно вытянувшись во весь рост, забросив руки за голову и смотрела вверх, на бесконечное мельтешение пылинок в тонких струнах солнечного света. Можно было подумать...
-Лена! - громким шепотом позвал он ее. - Лен, что с тобой?!
Она повернула голову...
-Иди сюда. - прошептала Елена, и шепот ее почти оглушил Кирилла.
-Что... что... - промямлил он, чувствуя как недоумение, последними каплями уходит из него.
-Иди ко мне. - повторила она и ресницы ее медленно скользнули вниз - вверх.
Плохо понимая: что делает и для чего шаг за шагом приближается к ней, вместо того чтобы броситься вон, Кирилл, словно в прострации, подошел к кровати и замер над женщиной, чья неприкрытая, обнаженная роскошь смотрелась совершенно нереально среди окружающего убожества. Глаза Елены ни на один миг не разлучались с его глазами, словно оптический прицел, уцепившись за жертву, готовую разрешиться кровью...
Губы ее, безучастные казалось бы даже к словам, слетавшим с них, внезапно дрогнули, ожили, беззвучно вливаясь в общую мелодию и...
Именно эта улыбка, будто фальшивая нота, сломала общий ритм, дав жертве шанс вырваться из под гипноза.
-Ты что... - выдохнул Кирилл, силясь воспользоваться паузой. - Ты... с ума сошла...
Она не дала ему закончить.
-Иди сюда! - снова позвала она его.
Поскольку Кирилл и так уже стоял подле нее, это могло иметь только одно значение...
Он наклонился, опершись ладонью о спинку кровати и вздрогнул от прикосновения к ледяному металлу. Откуда здесь такой ледяной металл? мелькнула посторонняя мысль. Мелькнула и исчезла.
Повинуясь безотчетному рефлексу, Кирилл нагнулся еще ниже и, стремясь сохранить равновесие, оперся коленом на солнечное сплетение женщины. Елена тихо застонала, когда он придавил ее и старые пружинки кровати едва слышно скрипнули.
Кирилл подумал, что она, возможно, начнет сейчас сопротивляться. Однако вместо этого Елена снова улыбнулась, ни коим образом не выказывая протеста против насилия...
Насилия?! Дыхание Кирилла сорвалось вдруг, став прерывистым и рваным как после кросса с полной выкладкой. В глазах у него потемнело. В ее улыбке, будто в кривом зеркале отразилось его собственное жесткое, напряженное лицо.
Не отрывая левой руки от спинки кровати, он провел тыльной стороной правой ладони по щеке женщины.
Ее улыбка ответила ему.
-Ах ты... сука! - прохрипел он и наотмашь ударил ее.
Она должна, она обязана была закричать, оттолкнуть его и, вскочив, убежать прочь! Она не могла не сделать этого!!!
Но она этого не сделала.
Она только повернула голову, опрокинутую ударом набок, и снова улыбнулась.
-Что, сука... понравилось?! - он почти задохнулся от ярости и снова, сильнее прежнего, хлестнул ее.
Она молчала. Молчала и улыбалась. Улыбалась спокойной, уверенной улыбкой победителя, в которой отсутствовал даже намек на торжество или издевку. Когда он выдохся, отвесив ей по меньшей мере десяток крепких пощечин, она лишь тихо сглотнула:
-Все? Или еще добавишь? - и указала глазами на стену.
Кирилл поднял голову и увидел развешенные на гвоздях металлические цепи. Длинные, тонкие металлические цепи, которыми обычно привязывают к берегу или причалу рыбацкие лодки. Годами мокшие в соленой черноморской воде, а потом еще бог знает сколько времени висевшие здесь, в этом заброшенном, пустом сарае, они покрылись толстым слоем оранжево-красной ржавчины, и, казалось, были готовы рассыпаться при первом же прикосновении.
Не спуская с них глаз, Кирилл распрямился и, обогнув кровать, подошел к стене. Сняв с гвоздя одну из цепей, он пропустил ее через сжатый кулак, чувствуя как шершавые, изъеденные водой и временем звенья, спаянные местами ржавчиной, будто сваркой, вновь обретают былую гибкость. Потом обернулся к Елене.
Не двигаясь с места, она смотрела, как он приблизился, сложил цепь сперва вдвое, затем вчетверо...
Нет, в ее глазах не было страха.
И все же она напряглась. Еле заметно, но напряглась.
Кирилл выждал еще какое-то мгновение, покачивая цепь и будто примериваясь к удару, а потом резко наклонился и схватил женщину за правую руку.
Она ахнула, когда жестокие, стальные звенья сдавили ее запястье, изумительно нежное, изящное запястье с синим изломом веночки под тонким бархатом кожи, обвившись вокруг него раз, другой, третий.