Его голос по-прежнему доносился до Кирилла будто бы издалека, словно невнятный, едва различимый шелест волн в гальке, у полосы прибоя...
-Нам удалось уйти лишь из-под основного удара лавины. Он пришелся на караван. Я сильно удивлюсь, если там кто-то выжил. Нет, их похоронило наверняка. В отличие от нас.
Нас придавило уже краешком. Александрова же и раненых и вовсе не задело. Он сразу же принялся искать нас под снегом. А через пару часов к нему присоединился и Тарасов с основными силами батальона. Когда меня откопали, я еще дышал. Иван, пулеметчик наш - тоже. А вот Макар уже нет...
Паша прервался.
-Очнулся я в Кабуле, в госпитале. Смотрю: вроде все не так уж и плохо: руки - ноги на месте, остальное - тоже. Хоть и провалялся под снегом несколько часов, а вроде ничего, вроде отделался. Так, царапины в основном, сильное переохлаждение, несколько локальных очагов обморожения, ну и шок, конечно же. Потом - медицинский борт, снова госпиталь, уже в Союзе, комиссия... свобода, одним словом.
Ладно, вернулся я домой, в Ярославль. Очухался маленько. Стал к гражданке присматриваться: не найдется ли где свободного местечка? А кругом-то - новая жизнь. Кругом-то - перестройка, будь она неладна. Кругом-то все вверх тормашками. Масса проблем, вкупе с массой возможностей. Хочешь по старинке - на государство работай, хочешь по-новому - на себя. Да только вот и для того и для другого знания нужны. И знания совершенно иного типа, нежели имеются у отставного майора ВДВ.
Ладно, думаю, где наша не пропадала! Выкрутимся. Туда сунулся, там попробовал. Сперва на стройку подался. Дело вроде нехитрое - руководить бригадой каменщиков, на первый взгляд, не сложнее чем отделением солдат командовать. Однако есть своя специфика. Не столько в работе, сколько в отношениях. Коли мне среди новобранцев попадался человечек с гнилинкой я его от этого дефекта быстро избавлял. Не мне тебе рассказывать как это делается. Сам наверняка знаешь. А тут... Проблема вроде та же самая, а вот методы, наработанные за годы службы не подходят. Не та система отношений...
-Выгнали?
-Сам ушел. Один раз построил своих жестко, по-военному, второй, третий. Недовольство началось, жалобы пошли: что такое, мол?! Не начальник - тиран натуральный! Устроил тут, понимаешь, репрессии тридцать седьмого года! Тогда именно тридцать седьмой год очень модно было вспоминать по всякому поводу. И без повода тоже. Ну, я недолго думая написал по собственному желанию и ушел. Нешто я себя ломать буду, под каждую сволочь подстраиваясь?!
Ладно, после этого меня батя к себе на завод устроил. Сам-то он инженер, а меня в ВОХР определил. Тоже, вроде, невелика премудрость: либо на проходной стой, с суровым видом похлопывая себя по портупее, либо аналогичным образом цеха обходи, высматривая злобных несунов. Все легко и просто. Даже слишком просто. На заводе-то нашем и в лучшие времена тащить было особо нечего. А как госзаказ пошел на спад, так и вовсе обнищали. Чего уж там караулить-то?! Отсюда - безделье и тоска, а эти болезни чем лучше всего лечатся? Правильно, горькой. Ну и коллектив соответствующий подобрался: такие же вояки как я. Кто в армии раньше служил, кто с флота к нам подался, кого из милиции на пенсию выпихнули. Неделями, бывало, квасили не просыхая, забавляя друг друга историями о славном боевом прошлом. Так вот и... просуществовал год с лишним: сутки отдежурил, сутки пробухал, сутки дома отлежался, опохмелился и... на новый заход. Хочешь верь - хочешь не верь - сам себе противен был.
Паша брезгливо передернул плечами.
-Родители, опять же, пилили без устали. Мать, та все больше плакала: чего это у меня все в жизни так наперекосяк идет? А отец, он у меня фронтовик, про себя все больше говорил. Я, говорил, больше тебя воевал, и товарищей, не в пример больше тебя похоронил, но, домой-то вернувшись не водку жрать начал, а работать! И за себя самого и за всех тех кого похоронил! Чего ж ты-то такой беспутный?! А что мне ему ответить? Что дело не в тех кого я похоронил, а в том, что сам я словно умер! Что живу я с ощущением, словно жизнь моя, настоящая жизнь с горестями и радостями, победами и поражениями, закончилась в том бою, на той тропе. А после него, после того как меня из армии списали я и не живу вовсе, а просто существую. Доживаю, что ли. Ведь прежде-то, когда я служил, и в Афгане и до него, я ж себя всегда человеком чувствовал! Пускай маленьким, но нужным винтиком большой и серьезной машины, защитником своей Родины. Я ж в своих собственных глазах на одном уровне с отцом стоял! Я, как и он, настоящее дело делал, собой был готов пожертвовать ради него, не ломался и не сгибался. А теперь что? Мне еще и сорока нет, а я уже никому не нужен, списан, предоставлен сам себе.
Словом, Кирюша, хоть и прошло больше десяти лет, те времена я без содрогания и сейчас вспоминать не могу. Засосало меня как в трясину. Чуть не сгинул.
Спасибо брату двоюродному. Вытащил меня Шурик. Считай, в последний момент спас.
Это как раз самое начало девяностых было. Тогда люди, тем или иным образом сорвавшие хороший куш не желали уже на "Жигулях" да "Волгах" кататься. А иномарки у нас еще, считай, официально и не продавались. Ну, было бы удивительно если бы при таком-то вот раскладе не сложился бы серый рынок.
Шурик быстро это понял и начал в Германию ездить за четырехколесным дефицитом. То один, то с компаньоном, а как-то раз предложил мне прокатиться. Вроде как для охраны. Загранпаспорт мне выправили, визу сделали и поехали. Раз съездили. Второй. А на третий он возьми да и скажи: "А что б тебе, Пашка, деньжат не занять да самому машину не пригнать?" А я, честно говоря, и сам уже об этом думал. Дело-то вроде нехитрое - там подешевле купи, здесь подороже продай, вся разница, за минусом издержек, - моя прибыль. В общем, на том и порешили - занял я у Шурика деньжат и в следующий раз мы с ним сразу две машины пригнали. Поначалу все проблемы с выбором и оформлением он на себя взял, а уж потом я начал крутиться самостоятельно.
Ну, то что все там на самом деле не так просто мне стало ясно довольно скоро. Это только на первый взгляд - там купи да здесь продай, а на самом деле только и смотри, что б там не кинули да здесь не нагрели. Везде - сплошной обман...
-Попадал?
-Попадал. Один раз вообще чуть не сел! Взял в Германии машину с нормальными, вроде бы, документами, домой направляюсь, радостный такой, доезжаю до границы и все! Тормозят меня чуть ли не с группой захвата! Машина-то в угоне. И угон совсем свежий. Чудом вывернулся: три ночи назад, когда машину угоняли, я как раз немецкую границу пересекал, о чем имелась достоверная отметка в загранпаспорте. Меня, соответственно, отпустили, машину, соответственно, конфисковали. Повезло, а то бы точно сел. Ну, еще пару раз крепко влетал. Без денег оставался, в долги влезал, расстраивался, прямолинейность свою армейскую проклинал, доверчивость ко всем людям без оружия, отсутствие иммунитета к подлости человеческой! - Паша рассмеялся и тряхнул головой. - Это уж я потом, годы спустя, понял, что жизнь мне тогда, накануне больших дел, вроде как уроки давала. По сходной цене.
Но как бы тяжко подчас ни бывало, а работа эта мне все равно по душе пришлась! Была в ней какая-то динамика, энергетика... живинка, что ли. Риск опять же. В общем, все то к чему я привык в прошлой жизни. Риском меня после перевалов Гиндукуша удивить было трудно. Разве что коммерческим. А что до немецких автомобильных кидал, польских дорожных бандитов да родных мафиози, так этой публике меня было не пронять. Пробовать - пробовали, а вот успеха не добились. Нагрузка меня тоже не пугала: после двадцати лет всевозможных марш-бросков прохватить за один присест от Германии до Москвы - не проблема.
Словом - ожил я. Нашел свое место в непростой гражданской жизни, пить перестал, деньгами обзавелся. Снова себя зауважал.
Машины, понятное дело, в Москву пригонял: в провинции у людей как десять лет назад денег на иномарки не было, так и сейчас нет. А в Златоглавой тогда можно было до двух цен за авто взять: покупаешь за пять тысяч, продаешь за десять, покупаешь за семь, продаешь за двенадцать. И проблем со сбытом - минимум. Только дураком не будь, рот не разевай да ушами не хлопай. И будешь с деньгами.