У мамы было одно только пальто: и зимнее, и осеннее — зимой она поддевала вниз всякую одежку. Куда-то делись 2 меховые с суконным, по тогдашней моде, верхом шубки — Кокина и мамина — одно время я ходила в маминой в первый год работы, но потом купила себе на свои деньги ватное пальто и приделала к нему меховой воротник, а мех нашла дома. Маме я шубку вернула, но не помню, чтобы она в ней ходила. По-видимому, все это было продано за бесценок, чтобы как-нибудь прокормиться, или кто-нибудь украл.
Одно время у нас жила девушка Катя из деревни Вареги, она попросилась на квартиру временно. Спала она в общей с нами в комнате на сундуке, в котором были какие-то тряпочки, как теперь говорят. Когда она ушла, сундук оказался пустым. Она поселилась где-то недалеко, но стеснительные мои родители, конечно, не посмели предъявить ей претензию.
Так пропадало многое, что могло пригодиться. Но пока была более или менее здорова мама, семья жила хоть и плохо материально, но дружно. Была забота друг о друге, и была любовь. Я приезжала на воскресенья и на каникулы, мыла полы и стирала накопившееся белье, очень старалась облегчить маме хозяйственные заботы. Особенно трудно ей было носить продукты.
Вечерами же часто собирались у Шемякиных. Летом гуляли в Окском саду, катались на лодках. Поля и Соня часто приезжали ко мне в Муром. Выкса была более захудалым городком по сравнению с Муромом. Там сохранились еще деревянные тротуары вдоль улиц.
Никакого хулиганства, безобразия, ругани в наше время в общественных местах не было. Может быть потому, что в маленьких городах люди больше знают друг друга.
Два года, проведенные мною в Туртапке, я переписывалась с Тимой Киселевым, уехавшим из Мурома в Грозный, где он с большим интересом работал на нефтеперерабатывающем заводе. В свои 20 лет он был и.о. инженера и решил окончить нефтяной институт, а для этого необходимо было перебраться в Москву, что ему и удалось осуществить в 1930 г.
Наша переписка была настоящим романом в письмах, и я стала тоже мечтать о Москве, где я никогда не была. Благодаря знакомству моей мамы с Сахаровыми (семья это тоже муромская), благодаря тому, что на свете жили Мария Павловна Сахарова — человек исключительной доброты и совершенно необыкновенного отношения к людям — я поехала в Москву. Мария Павловна готова была прийти на помощь к людям, чего бы ей это не стоило, не считаясь с тем, что лишает себя удобств и денег. Она узнала от моей двоюродной сестры, что я мечтаю о Москве. И просто пригласила меня к себе жить. Но это уже моя личная жизнь, а я так хотела описать в этих записках жизнь моей семьи и разорение нашего муромского гнезда, мучительно взаимосвязанное с переустройством уклада жизни в России, но разделить эти три процесса невозможно, — все переплелось!
Итак, я с замиранием сердца приняла приглашение Марии Павловны, с трудом уволилась из Туртапки и отправилась в Москву на новую жизнь. Меня встретил на вокзале и проводил к Сахаровым мой будущий муж. Встретившись после 2-х лет разлуки, мы с первого взгляда почувствовали, что теперь не расстанемся никогда, что нам так хорошо вместе! Но нужно было думать и о работе, и об учении, и свадьба наша состоялась только через год.
Год этот был трудным и интересным. Трудно было устраиваться с местом жительства (я уезжала в командировки, чтобы не надоедать родственникам), интересно осматривать достопримечательности московские и, несмотря на очень скудные средства, часто бывать в театрах. Через год по приезде в Москву Тима получил комнату, и я решилась выйти замуж. Да и как не решиться — ведь он был самый лучший человек на свете!
Маме он очень нравился — она мне писала: «Его послал тебе Бог за твое доброе сердце…».
Да, это был самый интересный, самый умный человек из всех, кого довелось мне встретить за всю мою жизнь. Он обладал талантами многими и преуспел бы во всем, если бы жизнь его продлилась. Если бы суждено было прожить ему до глубокой старости. Он имел хороший характер, хорошо относился к людям, имел интересы разносторонние и во всем разбирался глубоко. Всегда был в курсе новинок литературы и писал сам стихи и прозу. Знал живопись, интересовался всеми течениями многочисленными своего времени, всевозможными «-измами», и нашими, и западными, и хорошо рисовал сам. Посещал все выставки, бывал во всех почти музеях Москвы, и я с ним. Он просвещал меня во всех областях, которыми сам интересовался, и восхищался моим восприятием всего и пониманием. Я, вероятно, очень старалась делать умный вид и важный, но, многое не понимая, восторгалась больше тем, как умно, красиво и хорошо говорил обо всем, что мы видели.
Первый год моего пребывания в Москве, да и следующий тоже — Андрюша родился только через два года после нашей свадьбы — мы все свободное время посвящали хождениям по музеям Москвы и Подмосковья, выставкам и театрам. Времени такого было мало, и денег мало, но, тем не менее, видели мы больше, чем дети наши — москвичи. Более обеспеченные, чем мы в то время.