Однажды продала каменную палатку, стоявшую во дворе, но, видимо, дешево. Папа на меня сердился, но я не могла уехать, оставив их без денег, а, насколько я помню, период был тяжелый. Приезжали в отпуск в Муром и мои братья тоже со своими отпускными деньгами и продуктами. Но всегда как-то было всего мало — наверное, потому, что нас было много, и приходили наши муромские друзья. Годы эти были очень насыщены событиями и изменениями в жизни.
Мы с Тимой поменяли свою комнату на большую площадь в Новогиреево. (Там я была ближе к братьям и Шуре). После рождения Андрюши помещаться нам очень стало тесно. Кроватку ему поставить было совсем негде. Надо сказать, что наша крошка-комната была обставлена очень хорошо. Мама прислала мне ко времени моей свадьбы все лучшее, что оставалось у нее, и что она берегла неприкосновенно как приданное. Ковер, шторы (единственное окно выходило на кирпичную стену), посуду, одеяло, подушки, белье от своего приданного, полотенца скатерть. Все это было развешано и расставлено и, благодаря старинному качеству, придавало комнате нарядный вид. Нам было хорошо, но необходимо было расширить жизненное пространство.
По газетному объявлению мы поменяли Москву на Новогиреево. Это тогда было тихое дачное место. Кроме братьев и Шуры там же жили Шемякины Галя, Леля, Нина. Получили мы вместо своей комнатки 40 кв. метров площади да еще и застекленную террасу в 30 кв. метров. К тому же дом располагался неподалеку от станции.
Комнату перегородили на две по 20 кв. метров. Через месяц к нам приехали на постоянное жительство отец, мать и сестра Тимы с дочкой (Катя и Лера) и жизнь покатилась дальше.
Тима окончил экстерном нефтяной институт и работал главным инженером проекта уфимского НПЗ. Я работала по геологическому квартированию Москвы (для Метрополитенстроя) в группе проф. Даньшина и через год получила звание мл. научн. сотрудника Ин-та минерального сырья — это был большой успех.
Заняты были очень. Шли годы 1933 — 34. Была карточная система. Получать продукты можно было только в определенном магазине, к которому нас прикрепили. Приходилось после работы ехать в Новогиреево кормить Андрюшу (ведь он был грудной, а я вышла на работу, когда ему было 3 месяца), а потом снова возвращаться в Москву за продуктами. Выходным днем было только воскресенье. Не то, что теперь, когда отпуск в связи с рождением ребенка предоставляется на год, а при желании и на полтора. И, как бы то ни было, мы бывали в театрах, конечно, до Андрюшиного рождения это случалось чаще, но я видела в московских театрах много больше спектаклей, чем позднее мои дети-москвичи. Наверное, я виновата в этом — был бы жив и отец, он сумел бы внушить им больший интерес к театру и к искусству вообще.
С 1935 г. мы стали думать о переезде в Уфу, где должен был строиться НПЗ, проектируемый с участием Тимы. Ему это было интересно, и осенью 1935 г. мы переехали в Уфу. Очень горевала об этом моя бедная мама. Я оказывалась далеко от нее, а братья мои и Шура уходили из моего поля зрения и влияния как старшей сестры. Но что было делать?
Киселевы старшие и Катя, и Лера остались в Новогиреево. В Уфе я больше года не работала, не с кем было оставить Андрюшу. Жили мы далеко от строящегося завода. Детского сада не было, материально было очень неважно, но время шло быстро (как всегда!). Завод строился, строились дома и целые поселки. Один дом построили в саду, и там Тима получил хорошую трехкомнатную квартиру.
Сад был лучшим местом на берегу реки Белой, вдоль которой строился будущий соц. город. Завод располагался подальше от берега, но тоже вдоль реки. Сад был действительно садом с фруктовыми деревьями, ягодниками. Принадлежал он раньше не то учителю, не то просто мужичку, побогаче остальных, из соседней деревни Щелчки.
Через год после приезда Тима стал заместителем гл. инженера завода Аккермана Иллариона Николаевича. Материально стало много получше, и было бы совсем хорошо, если бы не заболела мама, и мне не пришлось бы ехать в Муром на довольно большой срок.