Дела шли очень хорошо. Магазин имел много служащих-приказчиков — людей честных и надежных. Не отвечающих этим требованиям не держали. Оплачивался труд служащих хорошо. Платили больше, чем у других купцов, поэтому местом дорожили. С какого-то времени надежным приказчикам давали ссуду на покупку или постройку дома, а «старым служащим, с которыми начинали дело, дома дарили» (из письма кузины моей Екатерины Валентиновны). Время болезни оплачивалось полностью. Но в работе дед был требователен. Его уважали и побаивались. Ни детям, ни внукам не передались эти черты его характера. Все его потомки оказались добродушными и мягкими не в меру. Мне хочется описать его деятельность подробнее, потому что это была личность незаурядная, очень энергичная.
За свою недолгую жизнь успел он сделать много, не только умножив доходы, но и проявив себя как общественный деятель своего города. Богатые пожертвования шли на церкви (подробностей не знаю), дед имел общественную должность председателя сиротского суда; был одним из главных организаторов строительства на паях ткацких фабрик — он получил за все это от Городской управы право на ношение генеральской шинели. Его фотография в этой знаменитой шинели с перелиной с бобрами и в бобровой шапочке есть у нас (у брата моего Николая, как было уже сказано, очень похожего на дедушку). Что это значит — право ношение генеральской шинели? — надо бы у кого-нибудь расспросить.
Второй сын — Георгий, к великому возмущению дедушки торговлей заниматься не захотел и заявил, что поедет в Москву продолжать образование в Университете. По этому поводу были большие переживания. Тем временем дела разворачивались большие. Товары для магазина дед стал получать и из Англии, и из Голландии, а меха из Сибири (была своя скорняжная мастерская, куда я позднее заходила с папой и была потрясена запахами и бородатыми людьми, там работавшими) и помощь сыновей ему, видимо, казалась необходимой. Георгий же уехал, несмотря на отказ отца поддерживать его материально. Деньги ему, конечно, высылались матерью, отец знал об этом, но не хотел менять «гнева на милость».
Так дядя мой Георгий окончил юридический факультет Московского Университета, остался жить в Москве, женился на нашей, муромской, Тагуновой Александре Ивановне и работал там адвокатом до первой мировой войны. В войну он был мобилизован и воевал офицером, был в плену. Моя бабушка- Кока, его мать, постоянно беспокоилась о нем и молилась, поэтому я помню эту войну, хотя в начале ее мне было 3 с половиной года.
В 1914 г. родились два моих брата-близнеца: Коля и Митя. Я помню тот момент. Когда впервые их увидела через несколько часов после рождения, они были очень хороши собой, красивые, совсем одинаковые мальчики с умными большими карими глазами. Брату Алексею был тогда год и 7 месяцев.
Это отступление; продолжаю про Георгия или дядю Юру, как мы его звали. Жена его окончила в свое время Бестужевские курсы и была женщиной очень образованной по тем временам. В войну вернулась она в Муром с маленьким сыном Шуриком и занялась строительством дома, надеясь, что муж ее вернется живым-здоровым. Не так воспринимала все это моя бедная Кока. Уложив меня спать (я всегда жила с ней в одной комнате), она долго стояла на коленях перед киотом и, прочитав шепотом все, какие знала, молитвы, начинала молиться своими словами. Я слышала ее горячий шепот: «Господи, спаси Егореньку!», и видела ее горячие слезы. Если я не успевала заснуть, я тихо плакала в подушку и немыслимым мне казалось, что бог не услышит и не спасет Егореньку, видя слезы моей Коки, делавшей всем только добро (в этом я была уверена и любила ее безмерно).
И Егоренька вернулся из плена за год до окончания войны в новый дом, уютный и красивый, со вкусом обставленный. Однако, суждено ему было прожить там всего год или два. После революции дом был национализирован, а самому ему пришлось работать в Елатьме. Ведь на работу в Муроме его не брали — он был бывший царский офицер, сын бывшего купца. В Елатьме он работал в суде. Мне не известно за что, но однажды весь суд арестовали, правда, через неделю всех выпустили, а он, бедный, заболел в тюрьме сыпным тифом и скоропостижно умер. Это было страшное горе для всех родных, но что было с моей Кокой описать невозможно: она не находила себе места. Все говорили, что Георгий был ее любимым сыном.
Однако, я зашла далеко вперед во времени, не описав по порядку жизнь, как она шла. Третьим сыном моего деда Александра и Коки был мой отец — Петр Александрович. Человек прекрасной души, добрый, отзывчивый, готовый помочь всякому и помогавший людям больше, чем кто-либо, кого я знаю; он не обладал деловыми качествами, нужными его энергичному отцу. По окончанию реального училища он работал в магазине под началом своего отца и старшего брата с большим старанием и удовольствием, но, по-видимому, не во все вникал и самостоятельности не хотел. Все братья очень хорошо относились друг к другу, но с наступлением страшных времен мне было странно наблюдать равнодушие старшего брата к моему отцу. Но я опять забегаю вперед.