Если пойти по другому пути, на горизонте замаячит кошмарная перспектива общества, регулируемого извращенным договором между религиозными фундаменталистами и политкорректными проповедниками толерантности и уважения к верованиям других: общества, парализованного стремлением не задеть другого, независимо от того, насколько жестоким и суеверным является этот другой, и где люди участвуют в регулярных ритуалах «освидетельствования» своей виктимизации. Во время своего пребывания в Университете Шампэйн в Иллинойсе я посетил ресторан, где в меню предлагалась картошка по-тоскански. Когда я спросил друзей, что это такое, они объяснили, что хозяин хотел казаться патриотом и, когда Франция выступила против американского нападения на Ирак, вслед за американским конгрессом переименовал картофель по-французски, обычную картошку фри, в «картошку свободы». Но прогрессивно настроенные преподаватели, составляющие большинство его клиентов, пригрозили бойкотом, если «картошка свободы» останется в меню. Хозяин не хотел потерять клиентов, но при этом хотел казаться патриотом, поэтому он и придумал новое название — «картошка по-тоскански». Это давало дополнительное преимущество: название звучало по-европейски и навевало воспоминания об идиллических фильмах о Тоскане.
Совершив шаг, подобный тому, что был предпринят американским конгрессом, иранские власти приказали изменить название «датского печенья» на «розы Мухаммеда». Здорово было бы пожить в мире, где американский конгресс поменял бы название картофеля по-французски на «картофель Мухаммеда», а иранские власти назвали бы «датское печенье» «розами свободы». Но из-за толерантности наши магазины и меню ресторанов будут заполнены разными версиями картошки по-тоскански.
В последние годы в моей родной Словении развернулся спор: надо ли разрешить мусульманам, преимущественно рабочим-иммигрантам из бывших югославских республик, строительство мечети в столице страны Любляне? Хотя консерваторы выступали против мечети по культурным, политическим и даже архитектурным причинам, еженедельный журнал Mladina последовательно поддерживал строительство мечети, что полностью согласовывалось с его общей поддержкой гражданских и социальных прав выходцев из других бывших югославских республик. Не удивительно, что, оставаясь верной своей либертарианской позиции, Mladina также была единственным изданием, которое опубликовало у себя пресловутые карикатуры на Мухаммеда. И, наоборот, те, кто лучше всего «понимал» горячий мусульманский протест, регулярно выражали озабоченность относительно будущего христианской Европы.
Эти консерваторы вспоминали о скандале, разразившемся в Словении несколько лет тому назад. Рок-группа Strelnikoff напечатала афишу своего концерта, на которой была изображена классическая картина Марии и младенца Иисуса, но с одной необычной деталью: Мария держала на коленях крысу вместо младенца. Идея консерваторов, конечно, была в том, чтобы вместе с карикатурами, высмеивающими Мухаммеда, осудить и карикатуры, высмеивающие христианство. Одновременно консерваторы не преминули отметить различие в реакциях соответствующих религиозных сообществ, якобы свидетельствующее о различии цивилизаций. Европа, несомненно, показала себя на высоте, потому что мы, христиане, ограничились устными протестами, тогда как мусульмане обратились к убийствам и поджогам…
Такие странные альянсы ставят европейское мусульманское сообщество перед трудным выбором, который выражает их парадоксальное положение: единственной политической силой, которая не сводит их к гражданам второго сорта и оставляет возможность для раскрытия своей религиозной идентичности, оказываются «безбожные» атеистические либералы, в то время как те, кто наиболее близок к их религиозной социальной практике, их христианское отражение, являются их заклятыми политическими врагами. Парадокс в том, что не те, кто первым опубликовал карикатуры, а те, кто из солидарности переиздал карикатуры на Мухаммеда, являются их единственными настоящими союзниками.
Вспоминается Марксов анализ политических перипетий Французской революции 1848 года. Правящая Партия порядка представляла собой коалицию двух роялистских крыльев — Бурбонов и орлеанистов. Две партии по определению не могли найти общий знаменатель на уровне роялизма, поскольку нельзя быть роялистом вообще — всегда нужно поддерживать определенный королевский дом. Единственным способом их объединения был лозунг «анонимного королевства республики». Иными словами, единственный способ быть роялистом вообще — это быть республиканцем16. Нельзя ли сказать того же и о религии? Невозможно быть религиозным вообще. Можно лишь верить в одного бога в ущерб другим. Несостоятельность всех попыток объединения религий доказывает, что единственным способом быть религиозным вообще является лозунг «анонимной религии атеизма». Как показывает судьба мусульманских общин на Западе, процветать они могут только под этим лозунгом. Нет ли некой поэтической справедливости в том факте, что общемусульманский протест против безбожной Дании сопровождался обострением столкновений между суннитами и шиитами, двумя мусульманскими фракциями в Ираке? Таков наглядный урок всех тоталитаризмов: борьба против внешнего врага рано или поздно оборачивается внутренним расколом и борьбой против врага внутреннего.
После всех недавних рассуждений о «постсекулярном» возвращении религиозного, пределах «расколдовывания» и необходимости повторного открытия священного, возможно, нам остро необходима доза старого доброго атеизма. Может показаться, что возмущение, которое вызвали карикатуры на Мухаммеда в мусульманских общинах, служит еще одним свидетельством того, что религиозные верования являются силой, с которой нужно считаться. При всей прискорбности насилия мусульманских толп, оно все же показывает, что беспечные и циничные западные либертарианцы также должны извлечь из этого свой урок — урок о пределах секулярного расколдовывания.
Но что если это на самом деле тот урок, который нужно извлечь из убийств, грабежей и поджогов, совершаемых толпой во имя религии? Долгое время нам говорили, что без религии мы будем просто эгоистическими животными, грызущимися за свое место под солнцем, с волчьей моралью, и что только религия может поднять нас на более высокий духовный уровень. Сегодня, когда религия оказывается главным источником смертоносного насилия во всем мире, постоянные заверения, что христианские, мусульманские или индуистские фундаменталисты лишь злоупотребляют и извращают благородное духовное послание своей веры, начинают утомлять. Не пора ли вернуться к атеизму, который, возможно, является нашим единственным шансом на мир? Как правило, там, где речь заходит о религиозном насилии, мы сваливаем вину на само насилие: политический исполнитель насилия, или «террора», «злоупотребляет» благородной религией, и задача состоит в том, чтобы спасти подлинное ядро религии от его политической инструментализации. Но что если попытаться перевернуть такие отношения? Что если то, что кажется усмиряющей силой, заставляющей нас сдерживать свое насилие, втайне способствует его разжиганию? Что если вместо того, чтобы отказываться от насилия, нужно отказаться от религии, включая ее светские варианты вроде сталинского коммунизма с его верой в исторического большого Другого, и осуществлять насилие, принимая всю ответственность за него и не используя в качестве прикрытия фигуру некоего большого Другого?
Часто говорят, что всякий современный этический спор — это на самом деле спор между Чарльзом Дарвином и папой Иоанном Павлом II. С одной стороны, есть светская мораль (или аморальность), которая считает приемлемым и желательным безжалостное использование и принесение в жертву других людей; с другой — есть христианская мораль, которая гласит, что каждый отдельный человек имеет бессмертную душу и потому является священным. В этом контексте любопытно отметить, что после начала Первой мировой войны некоторые социал-дарвинисты были пацифистами вследствие своего антиэгалитарного дарвинизма; Эрнст Геккель, ведущий представитель социал-дарвинизма, выступал против войны, потому что в ходе нее погибали не те люди: «Чем сильнее, здоровее, нормальнее молодой человек, тем выше вероятность его гибели от винтовки, пушка и тому подобных инструментов культуры»17. Проблема была в том, что слабых и больных в армию не брали. Им позволяли иметь детей и тем самым вести нацию к биологическому упадку. Одно из решений заключалось в том, чтобы заставить всех служить в армии, а затем во время сражения безжалостно использовать слабых и больных в качестве пушечного мяса в самоубийственных атаках.