Бергольо:
– Мы принимаем в семинарию лишь около сорока процентов от тех, кто подает заявления. То есть мы должны увидеть в человеке подлинное призвание. Есть, к примеру, определенные психологические явления или неврозы, порождающие потребность во внешних гарантиях безопасности. Некоторым людям кажется, что собственными силами они не смогут преуспеть в жизни, и они стремятся вступить в разного рода корпорации, которые бы о них позаботились. Одна из таких корпораций – духовенство. Но мы присматриваемся к абитуриентам зорко, стараемся хорошенько узнать тех, кто проявляет интерес к семинарии, еще до поступления подвергаем их доскональному психологическому тестированию. Затем на подготовительном курсе, который проводится по субботам и воскресеньям в течение года, мы наблюдаем и стараемся отличить тех, у кого есть подлинное призвание, от тех, кто понимает призвание ошибочно или просто ищет убежища от житейских бурь. Есть гипотеза, что призваны все входящие, но порой случается так, что они впоследствии изменяют своему призванию. Так случилось с Саулом: он был призван, но предал Бога[37]. Один из примеров – феномен «обмирщения». Обмирщенные священники и епископы были во все времена. В обывательском понимании обмирщение – это когда у священника есть тайная жена, но существует много других разновидностей потенциальной «двойной жизни». Некоторые пытаются торговать религией ради достижения политических выгод или мирских благ[38]. Католический теолог Анри де Любак говорит: самое страшное, что может случиться с тем, кто призван и помазан во священство – это жизнь в согласии с миром, а не в согласии с Законом и Евангелием. Если бы это случилось со всей Церковью, то ситуация была бы намного ужаснее, чем в постыдные времена пастырей-распутников. Самое худшее, что может с нами случиться на поприще священства, – это превращение в мирских людей, так сказать, в священников или епископов «лайт».
Скорка:
– Иудаизм тоже рекомендует не погрязать в мирской жизни. Одно изречение Талмуда гласит, что мудрецы порицают тех, кто стремится жить заботами о дне сегодняшнем, презирая или оставляя «на потом» заботы о жизни вечной. Ведь все наши поступки будут иметь продолжение в будущем, в грядущем мире. В этом мы с вами единодушны, но я бы поставил вопрос – и тут мы имеем одно из различий между иудейским и католическим мировоззрениями – как этого добиться. Католическая церковь в определенный момент решила предъявить своим служителям максимальные требования: полное послушание, безбрачие. Требуется, чтобы священник жил в мире, но с мирским не соприкасался. В иудаизме по-другому. Иудаизм говорит: «Ты должен принять вызов – жить в мире, бороться со всеми трудностями, которые занесет в твой дом сиюминутная мода, твердо держаться наших ценностей». И все же в еврейской общине тоже есть люди, которые истово следуют традициям, затворяются в собственном «гетто» и контактируют с внешним миром только по острой необходимости. Я, однако, принадлежу к консервативному – лучше назвать его «традиционным» – иудаизму, который предлагает евреям совмещать две вещи: существовать в реальности со всеми ее сложностями, но неотступно следовать принципу, который запрещает погрязать в мирском. Конечно, так жить нелегко, это одна из главных проблем современного иудаизма. Нынче мы больше не живем в гетто, мы превратились в космополитов. И трудности у нас теперь другие – мы сопротивляемся модным увлечениям, стараемся не забывать о духовных поисках. В католицизме перед священником ставится колоссально трудная задача: находиться среди людей, не затворяться в своей башне из слоновой кости. Та же задача ставится в строго традиционном иудаизме. Проблема общая – не дать себе увлечься мирским, корни проблемы – одни и те же, но решения мы с вами предлагаем разные.
Бергольо:
– Уточню: в западной традиции католические священники не женятся, но в восточной традиции им разрешено жениться. Там семинаристы женятся до рукоположения; если священник уже рукоположен, ему не разрешено жениться. А католики-миряне живут полной жизнью и идут тем же путем, о котором говорили вы. Католик погружен в мирскую жизнь с головой, но не дает мирскому духу себя увлечь. Это требует колоссальных усилий. Что сказать о нас, рукоположенных священниках? Мы настолько слабы, что всегда есть соблазн поступить непоследовательно. Хочется угнаться за двумя зайцами, наслаждаться тем хорошим, что есть в сане священника, и тем хорошим, что есть в мирской жизни. Я сам шел этим путем, пока не поступил в семинарию. Но позже, культивируя в себе священническое призвание, обретаешь силу духа. По крайней мере, так было со мной, но все равно, когда однажды на твоем пути встречается девушка… Когда я учился в семинарии, меня просто потрясла девушка, с которой я познакомился на свадьбе приятеля. Меня изумила ее красота, ее светлый ум… Естественно, я долго ходил сам не свой, голова шла кругом. Погулял на свадьбе, вернулся в семинарию, но целую неделю не мог молиться: только соберусь – а в голову лезут мысли об этой девушке. Мне пришлось заново задуматься о том, чем я хочу заняться. В то время я был свободен, поскольку пока не доучился в семинарии: мог просто вернуться домой, и чао! Мне пришлось заново обдумать свой выбор. И я снова выбрал путь священника – или позволил этому пути выбрать меня. Если бы таких историй не случалось, это была бы аномалия. Когда с человеком происходит такое, он должен обдумать все заново. Разобраться: либо сызнова выбрать путь священника, либо объявить: «Нет-нет, сейчас я испытываю прекрасные чувства, боюсь, что впоследствии я изменю своим обетам, так что я бросаю семинарию». Если кто-то из семинаристов оказывается в такой ситуации, я помогаю ему тихо-мирно уйти из семинарии: пусть будет добрым христианином вместо того, чтобы сделаться плохим священником. В западной церкви, к которой я принадлежу, священникам запрещено жениться. В византийской, украинской, русской и греческой церквях иначе: священникам разрешено жениться, но епископам – нет, епископы должны хранить обет безбрачия. И священники у них отличные. Иногда я над ними подшучиваю, говорю: «У тебя в доме есть жена, но ты не сообразил, что заодно обзавелся тещей». По инициативе некоторых организаций в западном католицизме обсуждается вопрос о целибате священников. На данный момент правило целибата соблюдается твердо. Но некоторые возражают, что из-за этого правила мы теряем, так сказать, «рабочую силу»: мнение, не лишенное прагматизма. Если бы – я говорю чисто гипотетически – западный католицизм изменил свои взгляды на целибат, то, полагаю, это было бы сделано по соображениям культуры (как в восточной церкви), а не в качестве универсального подхода. На данный момент я стою за сохранение целибата со всеми его плюсами и минусами, поскольку за десять веков он дал больше положительных результатов, чем неудач. Просто скандалы моментально привлекают внимание. Нужно понимать, что традиция имеет вес и законную силу. Католические пастыри делали выбор в пользу целибата постепенно. До 1100 года одни священники выбирали для себя целибат, другие его не соблюдали. Позднее Восток предпочел традицию, где священник сам выбирает между целибатом и женитьбой, а Запад – другую традицию. Это вопрос правил, а не веры. Традицию можно изменить. Я лично никогда даже не задумывался о женитьбе. Но есть и другие случаи. Вспомним Фернандо Луго, президента Парагвая. Блестящий деятель! Но в бытность епископом он согрешил и отказался от епархии. Поступил честно. Иногда некоторые священники впадают в этот грех.
38
Бергольо неоднократно осуждал «духовное обмирщение» в проповедях. В частности, он говорил: «Духовное обмирщение толкает человека подчинять все свои поступки эгоистическим соображениям, личным интересам, карьеризму». (