– Как врач, я должен с вами согласиться, как человек практичный судить об этом не берусь, чтобы опять вас не обидеть, – попытался поддержать её Джон. – Порой, следуя нашим желаниям, тем более тем, которые не могут навредить ни нам самим, ни кому бы то ни было, мы исцеляемся. Находим гармонию в душе и сердце.
– Вы считаете, что гармония сердечная, может отличаться от гармонии душевной?
– Безусловно, ведь так бывает, что душа желает одного, а практичное сердце требует другого.
– Значит, вы разделяете душу и сердце на разные составляющие нашей личности? – спросила она.
– Я считаю это правильным. Ведь как практикующий врач, я часто видел страдания несчастных душевнобольных, я помню одного больного, который никак не мог вспомнить свою личность после определённого периода времени. Он памятью застрял во времени, когда был молод, хотя это был глубокий старик. Он попал в больницу истощённым и потерянным. Его семья умерла от болезни, он лишился, жены и детей, беспросветно пил несколько лет и после этого скатился на самое дно. Его память вычеркнула все воспоминания связанные с семьёй. Должно быть, само сознание позаботилось о том, чтобы он не шёл по пути саморазрушения, и отобрало его память. Этот бедняга не мог понять, как он очутился в больнице и главное почему, ведь, по его мнению, он молод и полон сил. Но самое печальное, что лечить его и не пытались, списав его как законченного пьяницу. – Джон замолчал.
– И что же стало с ним? – не выдержав молчания, спросила Мэри. Джон разволновался от нахлынувших на него воспоминаний, но все же продолжил.
– Конечно, помочь я ему не мог. Как врач не мог. Возможно, его память и не подлежала восстановлению, но так как он был не опасен, я принялся лечить его душу, а не тело.
– Каким же образом? – Мэри казалась взволнованной ещё больше самого Джона.
– Я видел, что хоть и выглядел этот пациент вполне здоровым, за исключением провала памяти и некоторой старческой немощи, было, что-то ещё, что тяготило его. Так как вспомнить о своей трагедии он не мог, а душа же знала правду, я начал спрашивать его, что так его тревожит. Он и сам не мог дать ответа на свой вопрос. Тогда я задумался. Если физическое тело его находится практически в абсолютном здравии, не значит ли это, что лечения требует его душа?
– И, что же? – Мэри не терпелось услышать конец рассказа. Она нетерпеливо поглядывала на него. А Джон, казалось, путешествовал по уголкам своей памяти, погруженный в свои воспоминания, что не замечал её нетерпения. – Ах, ну же, Джон. Ну не томите! – Джон очнулся от своих мыслей и продолжил:
– Я повел его на мессу.
– Что? – не поняла она.
– При больнице не было церкви, но иногда к больным приходил святой отец и читал проповеди. Это не имело должного эффекта, так как больные были под воздействием лекарств и ничего не понимали, или не могли понять. А те, кто был не под лекарствами, не обращали на это внимание. Тогда я пошёл обратным путём. Я повел этого старика в церковь, а не наоборот. И знаете, это был поразительный эффект. Он был так выразителен в своей молитве, так полностью захвачен чувством сосредоточенности и важности момента. Казалось, в эти мгновения, его разум сливался с душой, и он был здоров и счастлив. – Джон опять замолчал. Молчала и Мэри. Она была потрясена открытием, которое сделала сама для себя. Что именно её сознание подсказало её душе выход. И пусть она не исцелится полностью, но так трепетно знать о том, что фактически она сама стала для себя защитой.
– Я поняла, – сказала она, наконец, – Я все поняла.– И посмотрела на него. – Мои сказки, они стали для меня спасением. Правда?
– Правда,– он улыбнулся, – Вы сами, фактически стали для себя спасательным кругом.
– Но ведь письмо, вернее мои ошибки. Что здесь не так?
– Вам не кажется, что перемена букв может быть вызвана не только физической травмой? – он вопросительно посмотрел на неё, хотя заранее знал ответ. Джон знал, что и Мэри тоже догадывается, что он хочет ей сказать. Она молчала, хмуря брови, наконец, лицо её разгладилось, и в изумлении и некотором восхищении она воскликнула:
– Я поняла! Это значит, что мне хочет сказать, что-то моя душа!
– Вы правы, Мэри. Ваша душа пытается вам, что-то сказать.
Вернувшись в дом после прогулки, в гостиной царила небольшая суматоха. В диванных подушках, обложенная ими со всех сторон лежала Кэтрин. Причёска её слегка растрепалась, а щеки пылали нездоровым румянцем, который впрочем, всегда присутствовал на её щеках при появлении тётушки Изабеллы. Рядом у её ног, находился такой же раскрасневшийся Вильям, он казался беспомощным, и все хватал супругу за руки, поправляя ей одеяла. Графиня отчитывала прислугу здесь же. Бедная служанка Кэтрин стояла, понуро опустив голову, и боялась встретиться глазами, с кем бы то ни было.