Позади остались минное поле, нейтральная полоса; впереди черным провалом проступила щель траншеи. Петр дал знак остановиться. Диверсанты замерли и прислушались. Прошла минута-другая, он продвинулся вперед и свесился над бруствером. Траншея пустовала. Никого не было и в ходе сообщения, ведущем в блиндаж. Лишь слева, метрах в двадцати, из зарослей орешника доносились неясные звуки. Присмотревшись, Петр заметил слабый огонек. Описав замысловатую петлю, огонек пропал, и в воздухе запахло едким дымом отсыревшей махорки. В том месте, видимо, располагался пост.
Петр подался назад к Лихобабину и прошептал:
— Передай по цепочке: слева пост. Пусть ползут по моему следу. Ты держи его на прицеле.
— Понял, — ответил Лихобабин и возвратился к основной группе.
Петр, перебравшись через траншею, залег за скалой. Движение диверсантов красноармейцы не заметили. Со стороны поста доносились приглушенный говор и, как ему показалось, смех. Часовые и не подозревали, что рядом кралась их смерть. Вскоре разведчики Дика и диверсанты собрались в глубокой расщелине под скалой.
На карте эта скала значилась как контрольная точка номер один. Отсюда группе Рейхера предстоял затяжной спуск по снежнику в долину. Там, у небольшого озера, был запланирован короткий привал, после которого диверсанты должны были превратиться в особую команду инженерной разведки штаба Закавказского фронта, выполняющую специальную задачу командующего. Здесь пути разведчиков Дика и диверсантов разошлись. Во главе группы стал Петр, и она начала спуск в долину. Цепляясь за кустарник и валуны, он заскользил вниз. Дождь превратил снежный наст в ледяное поле, и ему приходилось напрягать все силы, чтобы камнем не сорваться под откос.
В какой-то момент зыбкая опора ускользнула из-под ног. Все его усилия удержать равновесие оказались тщетными. Рюкзак навалился на голову и опрокинул Петра вниз. Под тяжестью тела снежный наст обрушился, и его захватила лавина. Он отчаянно цеплялся за все, что попадалось под руки, чтобы не сорваться в пропасть. Подвернувшийся на пути корень стал той спасительной соломинкой, за которую Петр ухватился и, чтобы укрыться от падающих комьев смерзшегося снега и глыб льда, вжался в расщелину. Но она не защитила — сильнейший удар пришелся в правое плечо, и рука мгновенно онемела.
«Все, конец», — подумал Петр и от боли на мгновение потерял сознание.
Снежная лавина скатилась в пропасть. Ее отголоски еще долго гуляли в горах, и когда стихли, до Петра, как сквозь вату, донеслось:
— Петренко, живой?
— Здесь я, — подал он голос и попытался встать на ноги. Плечо пронзила жгучая боль, его сознание снова замутилось, и когда прояснилось, то перед ним возникло лицо Рейхера. Тяжелым взглядом он смотрел на неуклюжие потуги Петра и от досады заскрипел зубами. Так тщательно готовившаяся операция, на которую было положено столько сил, в самом начале дала сбой. Петренко стал обузой. Рейхер помедлил секунду, и его рука потянулась к рукоятке ножа. Один короткий колющий удар в горло — и все будет кончено. Петр понял это по его глазам и, превозмогая боль в плече, поднялся и сказал:
— Кенак, я могу идти.
— Идти-то можешь, но что пользы. Нам сейчас каждая минута дорога, — в сердцах произнес Рейхер.
— Тогда, может, сделаем так — я возвращаюсь назад.
— Назад? — и Рейхер задумался.
Затянувшаяся пауза показалась Петру вечностью. Он уже не рассчитывал на снисхождение Рейхера, и рука опустилась на рукоять ножа. То ли это движение, то ли что-то другое заставило гитлеровца изменить решение:
— Хорошо, возвращайся, но…
— Этого не будет. Живым не дамся! — заверил его Петр.
— Удачи, — выдавил Рейхер и приказал: — Асланидзе, вперед!
Диверсанты снова построились в цепочку и заскользили вниз. Скрип снега и слабый треск кустарника еще какое-то время звучали в расщелине и вскоре растворились в шуме дождя. Петр остался один. Собравшись с силами, он направился к советским позициям. Подъем к ним окончательно измотал его. Выбравшись на бруствер траншеи, он еще долго приходил в себя, затем сполз на дно и заковылял в сторону блиндажа. Память не подвела — через несколько десятков метров Петр наткнулся на дверцу и, приоткрыв, окликнул:
— Есть кто живой?
В ответ послышалось невнятное бормотание, затем чиркнула спичка, и тусклое пламя выхватило из темноты заросшее щетиной лицо. Осипший спросонья голос спросил: