— А что, разве не так? Сорок шесть говорят одно, а какой-то гад лепит другое, и ему верят. Если так дальше пойдет, то скоро воевать некому будет, — не сдержался Петр и пожалел о том, что сказал.
Синева в глазах Рязанцева сгустилась, губы сошлись в тугую складку, а пальцы сжались в кулаки. Петр поник и приготовился к потоку брани и угроз. Прошло мгновение-другое, и ставшую вдруг вязкой тишину нарушил голос особиста, в нем зазвучал металл:
— Говоришь, по одному слову — и в расход? Если хочешь знать, то на тебя их вагон и маленькая тележка, но ты-то живой.
— Пока.
— Брось, нечего раньше времени себя в покойники записывать. Там, — Рязанцев ткнул пальцем вверх, — тебя не ждут.
— Я… Я… Это Макеев…
— Дался тебе Макеев. Вот что, Петр, давай-ка виноватых искать не будем — не благодарное это занятие. Но врага проморгать ни Макеев, ни я не имеем права. Такая наша служба.
— Понимаю, но когда сорок шесть говорят одно, а Макеев их херит какой-то вшивой бумажкой, как быть? — твердил свое Петр.
— Да что ты заладил: сорок шесть да сорок шесть.
— Другого ничего не остается. Вы же не верите ни одному моему слову.
— Слово, конечно, к делу не пришьешь, но…
— Вот-вот! Получается у меня один выход: бежать к фрицам за справкой. И словечко же Макеев придумал — пособник. Тоже мне нашел…
— Стоп, Петр Иванович, не лезь в бутылку! — оборвал его Рязанцев. — Давай договоримся, если хочешь, чтобы разговор получился, то запомни: первое — оценки своим подчиненным я как-нибудь сам дам и второе — в контрразведке вшивых бумажек не бывает.
Петр потупился и невнятно пробормотал:
— Понял, товарищ капитан, но без вины виноватого во враги народа записать — это…
— Ну, хватит одно и то же повторять. Сколько ты знал Струка?
— Струка?
— Его.
— У-у, сволота, своими бы руками задушил! — и Петр яростно сверкнул глазами.
— Так сколько?
— Месяц, может, больше. Точно не скажу, не до того было. К отряду он прибился где-то под Житомиром.
— Ладно, это уже не столь важно. Что про него знаешь? Только без эмоций, честно.
— Э-э, — замялся Петр, ненависть к предателю путала мысли, и, пожав плечами, ответил: — Боец как боец, ничем особенным не выделялся — обыкновенный.
— Вот-вот, обыкновенный. Но ты с ним месяц воевал и не раскусил, а от нас требуешь, чтобы мы в один миг с тобой разобрались, да еще когда против тебя имеются прямые показания фашистского агента.
— Так он же, сволочь, набрехал.
— Но это еще надо доказать.
— И… и… Доказали? — голос Петра дрогнул.
— Проверяем.
Рязанцев свернул разговор и предложил:
— Давай чайком побалуемся.
Петр не нашелся, что ответить, и, подозревая подвох, ловил каждое движение и жест Рязанцева. Тот, лукаво улыбнувшись, спросил:
— Может, чего покрепче?
Тон, каким это было произнесено, а еще больше веселые зайчики, заскакавшие в глазах Рязанцева, сказали Петру больше всяких слов. С души словно камень свалился; теплая волна поднялась в груди, и у него вырвалось:
— С вами, товарищ капитан, хоть уксус!
— Чего-чего? — переспросил Рязанцев и расхохотался.
Смеялся он искренне, от души. В уголках глаз лучились морщинки, на щеках появились забавные ямочки, а лицо приобрело озорное, ребячье выражение. Оно окончательно растопило лед настороженности, которую все еще испытывал Петр, и робкая улыбка появилась на его губах. Справившись со смехом, Рязанцев теплым взглядом прошелся по нему и многозначительно заметил:
— Не знаю, как там с уксусом, но крови фрицам мы, похоже, попьем. А пока предлагаю побаловаться чайком.
Встав из-за стола, он прошел к столику, потрогал рукой чайник — вода в нем успела остыть — и, выглянув в коридор, окликнул:
— Володя?
— Я, Павел Андреевич! — отозвался дежурный.
— Куда комендант запропастился?
— Где-то здесь.
— Сказал ему про сахар и сухари?
— Да.
— Если сейчас не принесет, то потом себе сухари сушить будет. И пусть прихватит чайник с кипятком, в моем давно остыл.
— Сделаем, Павел Андреевич, — заверил дежурный. Возвратившись к столу, Рязанцев пошутил:
— С моим комендантом, Петр Иванович, как бы ни пришлось воспользоваться твоим предложением — пить уксус, — и затем поинтересовался: — Небось голодный, а я тебя одним чаем потчевать собрался.
Петр пожал плечами.
— По глазам вижу, голодный. Разносолов у меня не водится, но сало найдется. Ты как к нему относишься, только не говори, что со мной за компанию хрюкать станешь.