— Проходи, садись, пока не остыло, — хмыкнул Самутин и кивнул на табурет.
Петр присел и ждал, что последует дальше. Самутин, покачиваясь на стуле, сверлил его глазами-буравчиками. Понурый вид пленного говорил сам за себя. Осклабившись, он с сарказмом сказал:
— Что-то на твоей физиономии не видно энтузиазма?
— В бараке остался, — выдавил из себя Петр.
— Ха-ха, — хохотнул Самутин и, согнав с лица ухмылку, заговорил рублеными фразами: — Шутки кончились. Будешь служить великой Германии или будешь выкобениваться?
— У меня есть выбор?
— Нет, но тебе крупно повезло. Про абвер слыхал?
— На своей шкуре испытал, — буркнул Петр и зябко повел плечами.
— И как?
— Живого места не осталось.
— Тогда мне нечего распинаться. Дураком не будешь — не пожалеешь.
— Я понял, герр офицер, — Петр закивал головой.
— Раз такой понятливый, подсаживайся ближе, я не кусаюсь.
Самутин взял из стопки чистый лист бумаги, положил на него ручку и пододвинул их к Петру:
— Пиши.
— Что писать? — насторожился Петр.
— Не очкуй, не завещание. Пиши по середине — «Подписка».
Тупое перо под рукой Петра скрипело, оставляло кляксы, и на бумагу ложились корявые буквы.
— Готово? Поехали дальше. — Самутин продолжил диктант. — Ниже: «Я, Прядко Петр Иванович, обязуюсь служить великой Германии и ее фюреру — фюреру с большой буквы — беспощадно бороться с ее врагами». Ставь точку. Поставил?
— Угу, — пробормотал Петр.
— И последнее: «Для конспирации в работе избираю себе псевдоним». Выбирай, какую хочешь фамилию или имя.
— Это еще зачем?
— Я ж сказал — для конспирации. Псевдонимом будешь подписывать свои донесения. Понял?
— Ага.
— Выбрал?
— Адольф можно?
— Чего-о? Ты мне зубы не скаль. Быстро вышибу! — пригрозил Самутин.
— Тогда Петренко, — подумав, предложил Петр.
— Петренко, так Петренко. Главное, чтоб писучий был. Чем больше напишешь и чем больше большевиков на тот свет отправишь, то, як кажут у нас на Украине, тем бильше грошей будэ. Потом, когда Сталину капут придет, купишь на них все свои Каневцы с Хацепетовкой в придачу.
— Гроши — это хорошо, с ними…
— Их еще заработать надо, — перебил Самутин и, глянув на подписку, ткнул пальцем ниже текста: — Теперь тут распишись.
Петр расписался, поставил точку, и лист с подпиской передал Самутину. Тот перечитал, положил в карман френча и объявил:
— Завтра предстоит другой разговор и в другом месте. С тобой будет говорить шеф. Крутить и вертеть перед ним — себе выйдет дороже. Поэтому язык прикуси, больно ты резвый. Про хату и мамку с батькой забудь. Если не хочешь опять в лагерь загреметь, то берись за любое задание. Понял?
— Так точно, герр офицер!
— И еще. Харю побрей и чтоб свинарником не воняло. Понял?
— Да.
— Ночь перекантуешься в блоке «А». Это в штабной зоне, а завтра поедешь на смотрины. Кроме тебя там будут 15 гавриков. Для них ты Петренко. Если кто любопытничать начнет, мне доложишь. Все ясно?
— Так точно! Разрешите идти?
— Не гоношись, отведут, — и Самутин гаркнул: — Худоба, зайди сюда!
В соседней комнате хлопнула дверь, и на пороге возник худой, как жердь, полицай.
— Мыкола, отведи этого в отстойник, — распорядился Самутин.
Блок «А» служил общежитием. Петр оказался в одной комнате с тремя пленными. Судя по тому, как они вели себя, им хорошо промыли мозги. Сам он не горел желанием вступать с ним в разговоры и все еще не мог поверить в то, что вырвался из леденящих объятий смерти и сделал еще один шаг к цели — внедрению в абвер.
Настоящий хлеб, отдающий теплом печи, и обжигающе горячий, хоть и эрзац, но кофе возвращали к его жизни. Стук кирки, раскалывающий мозг, остервенелый лай собак, мат старосты и охранников остались где-то там, за стенами комнаты. Вымытое, пропаренное в бане тело стало невесомым, а из груди ушла саднящая боль. Петр лежал в чистой постели, в чистом белье и испытывал ни с чем несравнимое блаженство.
Ранним утром, после завтрака, его и еще пятнадцать кандидатов в шпионы и диверсанты посадили в грузовик и повезли в лагерь абвергуппы-102. Он располагался здесь же, в Славянске, и прятался от посторонних глаз за высоким забором. В нем было две строго разделенные зоны: штабная и специальная. Отобранный Самутиным контингент разместили в отдельном блоке «Ц» штабной зоны; затем по одному стали вызывать на беседу.
Очередь дошла до Петра. В сопровождении инструктора, физиономия которого напоминала рубщика из мясной лавки, он поднялся на второй этаж и вошел в просторный кабинет.