— Петренко, ты? Вот так встреча! — поразился он.
Петр только развел руками.
— Давай сюда, — позвал Рудель.
Отряхнув пыль, Петр забрался на заднее сиденье. Несколько минут они ехали молча. Рудель, дав ему прийти в себя, пойнтер есовался:
— Как ты?
— Слава богу, жив, герр оберлейтенант. Только внутри все горит. Попить бы, — попросил Петр.
Рудель достал фляжку. Вода отдавала запахом хлорки, но Петр не ощущал этого и жадными глотками опустошил все до дна. Сухость, дравшая горло, прошла. Он прикрыл глаза и в изнеможении отвалился на спинку сиденья.
— Что с Чумаченко и Погребинским? — как из подземелья донесся до него голос Руделя.
Петр встрепенулся, бросил взгляд на зеркало и, не увидев на его лице отражения какого-либо подвоха, ответил:
— Не знаю. Там сейчас такое творится… Наверно, погибли.
— Возможно. После семнадцатого они больше на связь не выходили, — согласился Рудель.
— Жаль, с ними можно было работать, — посетовал Петр.
— Ничего, найдем новых. Вон их сколько, — Рудель кивнул на обочину.
По ней брела колонна советских военнопленных. У Петра от жалости сжалось сердце и перед глазами ожили кошмары лета сорок первого: кровавое месиво из человеческой плоти, тысячные толпы истерзанных и деморализованных красноармейцев, которых, как скот, гнали на пересылки. А Рудель продолжал разглагольствовать. В душе Петра нарастало жгучее желание вцепиться ему в глотку. С трудом сдерживая себя, он вынужден был поддакивать. Не найдя в нем активного собеседника, Рудель смолк и до самой Константиновки они обменялись всего лишь парой фраз.
За неделю, что Петр отсутствовал в группе, внешне ничего не изменилось. Но атмосфера стала другой. Ее сотрудники пребывали в приподнятом настроении: фронт стремительно двигался на восток, и все сидели на чемоданах.
Этот настрой передался чопорному аккуратисту Гопф-Гойеру. Несмотря на замызганный вид Петра, он принял его сразу, но не стал допекать вопросами. В них отпала необходимость. То, что не доделали агенты абвера, довершил вермахт — ударная группировка Юго-Западного фронта перестала существовать. И теперь в голове Гопф-Гойера рождались новые дерзкие замыслы: создание мощной агентурной сети на Кубани и под Сталинградом. Не последнее место в них он отводил опытному и надежному агенту Петренко. Завершая с ним разговор, Гопф-Гойер сделал многозначительный намек. Что он имел в виду, Петр узнал на следующий день.
Сразу после завтрака дежурный по группе объявил общее построение для постоянного состава. Выйдя из столовой, сытая и благодушно настроенная толпа направилась к плацу. Петр собрался идти в общежитие, но его остановил Самутин:
— Петренко, ты тоже на построение.
— Я? Но я ж не постоянный состав? — удивился Петр.
— Райхдихт приказал.
— Он? А зачем?
— У него спроси, — буркнул Самутин, и в его глазах вспыхнул ревнивый огонек.
Теряясь в догадках, Петр направился к плацу. Там шло построение офицеров и инструкторов, и он занял место на левом фланге. Отрывистая команда дежурного по группе положила конец разговорам и заставила застыть строй. На крыльце штаба появился Гопф-Гойер. Он строгим взглядом прошелся по лицам, задержался на Петре и объявил:
— Господа офицеры! Господа инструкторы! Сегодня для одного из нас наступил счастливый день! — и после короткой паузы приказал: — Господин Петренко, выйти из строя!
Петр качнулся вперед, а затем, отчеканив три шага, замер по стойке «смирно». Гопф-Гойер сошел с крыльца, стал рядом и продолжил речь:
— Господа, перед вами находится мужественный борец с большевизмом! Господин Петренко дважды с риском для жизни выполнил задания и добыл ценную информацию. О вашей работе, господин Петренко, нужно рассказывать всем агентам, и это для них будет поучительно. Если бы все были такие, как вы, то мы бы давно покончили с большевиками. Господа, это пример достойного служения великой Германии и ее фюреру!
— Хайль Гитлер! — рявкнул Петр.
— Хайль! — вальяжно произнес Гопф-Гойер и довел приказ по группе: — Господин Петренко, вы назначаетесь на должность старшего инструктора. Желаю успеха.