В тот же день после окончания занятий отправились в город. Шли неспешно, наслаждаясь благодатной погодой, которая так часто бывает на Кубани в конце августа. Лысый не стал долго перебирать рестораны и остановил выбор на ближайшем с претенциозным названием «Райх». В нем подавали вареных раков, а Лысый — большой их любитель, и он, конечно, не мог отказать себе в таком удовольствии.
В ресторане было немноголюдно. Расторопный официант быстро подал на стол холодное пиво и вареных раков. Лысый, смакуя деликатес, с ностальгией вспоминал о родине — Черновцах. Ударился в воспоминания и Шевченко. Петр живо поддержал разговор, а когда официант поставил на стол бутылку водки, не забывал почаще наливать в рюмки. Под пьяный треп он надеялся вытащить из Лысого и Шевченко дополнительные сведения о диверсантах, заброшенных за линию фронта.
Повод на эту тему дал сам Лысый. После успешной операции группы Вязуна в советском тылу Рудель поручил ему создать на ее базе резидентуру. Это не вызвало особого энтузиазма у Лысого — контингент будущих диверсантов оставлял желать лучшего. После поражения гитлеровцев под Москвой охотников шпионить и взрывать среди военнопленных существенно поубавилось.
— Выбрать не из кого, одна шваль, — сетовал он на трудности.
— Ну почему же, в третьем отделении есть подходящие экземпляры, — возразил Петр.
— С чего ты взял?
— Четверо дезертиров и один, если верить тому, что пишет, — из семьи врагов народа.
— Во-во, пишет. Ты, Петро, судишь о них по своим бумажкам, а я их бачу в деле — одно говно.
— Ты не прав, Рома.
— Я не прав? Трое грузиняк, два — ары; с такими хрен шо навоюешь.
— Кто такие?
— Этот, як его, Хер… Звиняйте, хлопци, язык сломаешь, — Херкеладзе, — Лысый осекся и, посмотрев на Петра протрезвевшим взглядом, спросил: — А шо ты про него пытаешь?
— Помочь тебе хочу, — быстро нашелся Петр.
— Як?
— В моей картотеке вся их подноготная написана.
— А-а, — Лысый махнул рукой, — от цих бумажек тилько одна польза — сраку подтереть.
— Не скажи.
— Ром, а Петро дело каже, — поддержал его Шевченко.
— Ладно, опосля погутарим, — не стал спорить Лысый и кивнул на бутылку. — Наливай.
Шевченко разлил водку по рюмкам и произнес тост:
— Хлопци, выпьем за тэ, шоб у цем роки угробить коммуняк, та пидэм до хаты!
Выпив, Лысый вдруг скуксился, мрачно обронил:
— Кажешь, до хаты.
— А шо, ни? Почитай бильше рока диток не бачив, — посетовал Шевченко.
— Побачить, колы рак на гори свисне.
— Ром, а ты шо, сомневаешься? Подывись, як нимец пре!
— И шо? До Москвы тож пер, а там его на жопу посадили.
— Так тэж було в прошлом роки, а сегодня вин уже до-шов до абрэкив. А ти тильке и ждут, шоб кишки коммунякам пустить.
— Ага, пустят. Придэ зима, и ось побачить, як москали надерут жопу нимцу, — гнул свое Лысый.
Шевченко переглянулся с Петром и с раздражением бросил:
— Ром, я шось нэ пийму. Ты чи за нимца, чи за коммуняк?
Тот яростно сверкнул глазами и отрезал:
— Я за незалэжну Украину!
— Так мы ж с Петром тож за тэ. Но сначала надо покончить с коммуняками, а потом по хатам.
— По хатам… Так воны тоби и дадут.
— Та хто — воны?
— А ты шо, не разумляешь? — продолжал говорить загадками Лысый.
— Ром, говори прямо. Тут все свои, — Петру тоже надоели его туманные намеки.
— Ладно, хлопцы, — примирительно сказал Лысый и полез в карман, достал вдвое сложенный листок бумаги и, развернув на столе, ткнул в него пальцем. — Ось, дывысь!
Петр и Шевченко склонились над листком. В верхней его части в глаза бросился голубой трезубец — то была листовка ОУН. Ее авторы призывали своих единомышленников не только не допустить восстановления на Украине большевистско-жидовского ига, но и подняться на борьбу с немцами. Последний абзац листовки изумил Петра и Шевченко, и они в один голос воскликнули:
— Как так?!
— А ось так, хлопцы. Шо большевики, шо гансы — одна сатана, — заявил Лысый и, понизив голос, сообщил: — У мэнэ на батькивщине гансы дэвять хлопцив з ОУН вбылы.
— Та не може быть! — не поверил Шевченко.
— Може, Трофим, може. Ты подывысь, як Рудель и друга немчура к нам относятся? Як к скотине, — пробормотал он.
— Так что же делать, Рома? — задался вопросом Петр.