Попытки Бокка добиться от Шевченко вразумительного ответа, где он мог еще болтаться, ни к чему не привели. Раздавленный происшествием и униженный зуботычинами Бокка Шевченко забился в угол хаты и оттуда постреливал затравленным взглядом. Обгаженный список диверсантов и утерянная красноармейская книжка ставили жирный крест не только на его службе в абвере, а, возможно, и жизни. Операция по переброске группы диверсантов за линию фронта, не начавшись, закончилась самым скандальным образом. Бокку ничего другого не оставалось, как дать команду на возвращение всей группы в Краснодар.
Их появление в штабе вызвало ярость и гнев Штайна — Шевченко, Коляду и Петра посадили под замок в холодную. Затем в течение следующего дня Райхдихт проводил с ними перекрестные допросы и очные ставки, но так и не добился ясности, что же на самом деле произошло на хуторе. Очевидным было только одно — в ту ночь инструкторы напились до поросячьего визга. Их отговорки, что они промокли до нитки и, чтобы не заболеть, согрелись спиртным, уже не могли исправить дела — группа диверсантов была расшифрована.
Продержав виновников происшествия два дня под арестом, Штайн принял решение: Шевченко отчислить из абвера, а Петра и Коляду лишить всех денежных вознаграждений. Но одним этим он не ограничился и издал приказ, категорически запрещавший инструкторам при сопровождении агентов на задание брать с собой спиртное. После этого жизнь группы опять возвратилась в рабочее русло, но ненадолго.
Обстановка на фронте резко обострилась. Войска Северо-Кавказского и Закавказского фронтов, перегруппировав силы, возобновили наступление на Кубани. Попытки 1-й танковой армии вермахта нанести контрудар не увенчались успехом. Перемолов ее в своих жерновах, передовые части 46-й и 37-й армий выбили гитлеровцев из Кропоткина, Тихорецка и к 6 февраля вышли на рубеж Усть-Лабинск — Бриньковская. Раскаты тяжелой артиллерии были отчетливо слышны в Краснодаре и служили грозным предупреждением для оккупантов.
В штабе генерала Бутлара лихорадочно готовились к обороне города и требовали от Штайна информации о всех перемещениях и резервах советских войск. В этой обстановке он заставлял инструкторов-вербовщиков выгребать из лагерей военнопленных всех мало-мальски пригодных для выполнения заданий. О качестве подбора и подготовки шпионов и диверсантов уже не шло и речи. Обучение занимало три-четыре дня и сводилось к простому натаскиванию. После чего их пачками забрасывали за линию фронта.
При этом абвер группа-102 несла огромные потери, но это не останавливало Штайна. Те, кто выживал и возвращался с разведывательной информацией, компенсировали издержки — в штабе Бутлара оценивали ее на вес золота. Это еще больше подстегивало Штайна. Стремясь поскорее избавиться от унизительной приставки «исполняющий обязанности», он не жалел ни себя, ни других.
В те дни Петру и Самутину приходилось трудиться, не разгибаясь. Они сутками не покидали кабинеты, оформляя документы на шпионов и диверсантов. Дополнительно их работу осложняли советские комендатуры, которые еженедельно вносили специальные пометки и изменяли формы командировочных предписаний красноармейцев и командиров, чтобы затруднить действия вражеских агентов. Петру по несколько раз в день приходилось мотаться в типографию и заказывать новые бланки.
Во время очередного посещения типографии ее начальник Николай Бойко, обычно приветливый, встретил Петра холодно, если ни сказать, враждебно. Осунувшееся лицо Николая Пантелеевича не располагало к разговору. Кивнув головой, он не пригласил Петра к себе в кабинет и позвал наборщика. Это задело Петра, и он не удержался от упрека:
— Пантелеич, ты чего на меня волком смотришь?
— А как еще? — с ожесточением произнес Бойко.
— Я что, у тебя что-то украл? Понимаю, достали тебя со своими бланками, но это же не моя прихоть.
— Давай, что там еще? — не стал объяснять причину своего поведения Бойко.
— Нет, погоди, Пантелеич. Так дело не пойдет. Мы же договаривались…
— Договаривались? Ботвы где у меня сидите! — взорвался Бойко и рубанул себя рукой по горлу.
— Пантелеич, тычего? Какая муха тебяукусила? — опешил Петр, такая резкая реакция Бойко его обескуражила.
Повода для конфликта он не давал. Более того, в последнее время у них сложились добрые отношения. Жена Бойко была больна туберкулезом, и он помогал ему с лекарствами. Тот тоже не оставался в долгу и, несмотря на скромное жалованье, взамен предлагал то курицу, то кролика и отказывался брать за них деньги. Петр, с укором посмотрев на Бойко, не удержался от упрека: