— Какой там испуг, Иваныч. Ты помнишь Струка?
— Ну.
— Так то его, суки недобитой, работа!
— Как! Его же под Винницей…
— Живее нас с тобой, сволота. Вражиной оказался. На допросах у особистов раскололся. Представляешь, его фрицы к нам заслали!
— Заслали?
— Теперь, Иваныч, ты понял, кто нас под Винницей подставил!
— У-у, сволочь! — застонал Петр и в ярости хватил кулаком по стене.
— Он, падла, наплел особистам, что это мы отряд на засаду навели.
— Чего-о?
Предательство, а еще больше оговор Струка потрясли Прядко. С августа они сражались бок о бок, и тот не дал повода усомниться в своей надежности: в бою не прятался за спины других и не отлынивал от засад. Под Винницей отряд напоролся на колонну гитлеровцев, завязался бой, после которого Струк пропал. И вот теперь он воскрес, чтобы похоронить его и Сычева. А тот, склонившись к уху, с жаром нашептывал:
— Иваныч, пока не поздно, надо рвать когти.
— Чего? Какие когти? — все еще не мог прийти в себя Петр.
— Очнись, Петя! Потом будет поздно. Надо сматываться, — тормошил его за плечо Сычев.
— Куда? От кого? От своих?
— Какие свои? Для них мы хуже фрицев. Кокнут — и глазом не моргнут.
— Ты это… Ты кончай! Я… я… — голос у Петра сорвался.
— Иваныч, тише, тише, не кипятись. Мы не первый день друг друга знаем, сейчас против них не попрешь. А своей смертью кому и что докажешь? Живы останемся, тогда и будем доказывать. Надо уходить, пока темно, — твердил Сычев.
— Куда?
— В лес, там отсидимся.
— От себя не убежишь.
— Глупо это, Иваныч.
— За меня ребята и дела скажут, — упрямо твердил Петр.
— Как знаешь, а я подыхать не собираюсь, — отрезал Сычев и, выбравшись из сена, поднялся на чердак. Под его ногами предательски затрещали доски. Он замер и, выждав минуту-другую, принялся искать лаз.
Возня на чердаке не осталась незамеченной, и предрассветную тишину нарушил грозный окрик часового:
— Эй, кому там неймется? Пулю захотел схлопотать?
Это остановило Сычева. Он спустился с чердака и забился в угол. А Петр весь извертелся в поисках выхода их тупика. За время войны ему пришлось повидать немало чужих смертей и мысленно свыкнуться с собственной. Но вопиющая несправедливость, что ее предстояло принять от своих, изводила Петра. Он снова и снова искал аргументы, чтобы разрушить горы лжи, нагроможденные мерзавцем Струком, и не находил.
«Будь что будет», — решил положиться на судьбу Петр и остановившимся взглядом уставился в потолок.
Мучительно медленно тянулось время. Полоска света упала на лицо. За стенами сарая занимался хмурый осенний рассвет, и смертельная тоска сжала сердце: скоро, совсем скоро все должно закончиться. Его обостренный опасностью слух ловил каждый звук, но хрупкую утреннюю тишину нарушало лишь звонкое потрескивание льда под ногами часового.
«На носу зима, — отметил про себя Петр и с тоской подумал: — Тебе не дожить».
Шорох сена отвлек его от мрачного раздумья. К нему подсел Сычев и тихо обронил:
— Извини, Иваныч, гадом помирать не хочется.
— Будем живы — не помрем, Сережа, — дрогнувшим голосом произнес Петр, и, поддавшись порыву, они обнялись.
Громкие голоса на улице заставили их напрячься. Один из них принадлежал сержанту Дроздову.
— Сидоров, открывай! — крикнул он часовому.
Громыхнул засов, скрипнули ржавые петли, и в сарай хлынул яркий поток света. Первый снег, укатавший пушистым белым покрывалом землю, искрился и сверкал в лучах солнца. Он слепил глаза арестованным, и они, щурясь, потянулись к выходу.
— Всем стоять! — рявкнул Дроздов и, посмотрев в список, приказал:
— На выход: Сычев! Голобородько! Кузьмин!
Сергей, крепко пожав руку Петра, торопливо произнес:
— Прощай командир и не поминай лихом.
— Держись, Сережа, — обронил вслед Петр.
— Рыжий, в строй! — крикнул на Сычева Дроздов.
Тот, бросив прощальный взгляд на Петра, пристроился за бывшим шахтером.
— Шагом марш! — команда подстегнула арестованных.
Петр, оставшись один, приник к двери и, затаив дыхание, прислушивался к тому, что происходило за стенами сарая. Вскоре от напряжения заломило в висках. Так и не услышав звука выстрелов, он возвратился на место. Шло время. На дворе сгустились сумерки, а о нем будто забыли.
Но нет, о нем не забыли. Дверь сарая неожиданно распахнулась, и на пороге возник незнакомый сержант.
«Что случилось? Почему не Дроздов? Где конвой?» — вихрем пронеслось в голове Петра.
— Эй, еще не околел? — вглядываясь в темноту, окликнул сержант и, не услышав ответа, позвал: — Ну, где ты там? Пошли!