Штайн брезгливо поморщился от тошнотворного запаха, исходившего от давно немытых тел пленных, и, обернувшись к Шойриху, кивнул головой. Ефрейтор подхватил мешок, в нем что-то погромыхивало, и протрусил на середину двора; остановился у опрокинутого на землю пожарного щита и разложил на нем армейские тесаки. Их было двадцать два. Пленные угрюмо наблюдали за происходящим, а диверсанты с нарастающей тревогой ждали, что скажет Штайн.
Тот поднялся на крыльцо конторы и, перемешивая русские слова с немецкими, обратился к пленным:
— Руссишь швайн, вы заслуживаете смерть. Но скоро ваш праздник — день Красной армии. Я делаю вам подарок — жизнь. Но ее надо заслужить…
В ответ раздался глухой ропот. Пленные догадались, что их ждет впереди.
— Молчать! — рявкнул Штайн, спустился с крыльца, прошелся вдоль строя диверсантов и, остановившись на левом фланге, заявил: — А вам, господа курсанты, предстоит на деле доказать свою готовность служить нашему великому фюреру. Если бандит уйдет, расплатитесь собственными шкурами! Понятно?
Диверсанты угрюмо молчали.
— Я вас спрашиваю — понятно?
— Так точно, господин оберлейтенант, — вразнобой прозвучали голоса.
— Гут! — Штайн хлопнул в ладоши, а затем ткнул пальцем в левофлангового диверсанта: — Ты первым пойдешь.
Тот изменился в лице, неловко шагнул вперед и осипшим голосом произнес:
— Курсант Шаликашвили. Седьмая особая учебная группа.
— Посмотрим, какая она особая, — с кривой усмешкой заметил Штайн, потом развернулся к пленным и, остановив выбор на худом, с кровоточащей раной на плече красноармейце, процедил:
— Ты, руссишь швайн. Шнель!
Конвойный ножом разрезал веревку, стягивавшую руки пленному, и толкнул в спину. Бедняга с трудом устоял и, припадая на правую, раненую ногу, заковылял к щиту с тесаками. Холодная сталь придала ему сил, и он метнулся к спасительному провалу в стене склада.
Штайн, постреливая взглядом на Шаликашвили, держал паузу. Диверсант нервно переступал с ноги на ногу. И только когда пленный исчез в проломе стены, гитлеровец крикнул:
— Шаликашвили, пошел!
Тот ринулся к щиту, схватил тесак и бросился вдогонку за жертвой. Циничная пляска смерти, затеянная гитлеровцами, заставила пленных забыть о боли и мысли о собственной судьбе. Затаив дыхание, они ловили каждый звук и каждое движение на складе. Трагическая развязка наступила быстро — раненый красноармеец не смог оказать сопротивления откормленному, натасканному диверсанту. Утробный вопль Шаликашвили и его торжествующая физиономия, появившаяся в проломе стены, сказали все.
Следующий выбор Штайна пал на курсанта Буруна и юного, почти мальчишку, партизана. С ним диверсант расправился играючи — настиг мальчишку у стены склада, заученным приемом выбил из рук тесак, а затем мертвой хваткой сомкнул свои лапищи на его шее. Упиваясь легкой победой, Бурун развернулся к строю и держал юношу на весу до тех пор, пока последняя конвульсия не затихла в тщедушном теле.
На этом пляска смерти не закончилась. Гитлеровцы затеяли между собой соревнование. На этот раз Райхдихт выбрал очередную жертву и палача. Схватка между ними закончилась с прежним результатом. Пленному не удалось вырваться на свободу — удар тесака настиг его у забора.
Измученные и обессилившие от голода и побоев красноармейцы становились легкой добычей диверсантов. Штайну и Райхдихту быстро наскучило наблюдать за расправой, и они поручили ее Бокку, а сами вместе с Рейхером отправились под навес. Там их ждали Шойрих и походный стол. Разлив шнапс по рюмкам, он преданными глазами поедали Штайна. Тот снисходительно потрепал по плечу проштрафившегося ефрейтора и произнес тост:
— Кенак, я пью за успех предстоящей операции. Уверен, для тебя она… — Штайн не успел закончить тост; в конвейере смерти произошел неожиданный сбой.
Жилистый красноармеец вместо того, чтобы бежать, как все, за тесаком, прямо из строя набросился на своего врага. Атака оказалась настолько стремительной, что растерявшийся Ромишвили не успел ничего предпринять. Сбитый с ног, он извивался, словно червяк, и пытался выскользнуть из-под навалившегося тела. Ногти и пальцы диверсанта царапали лицо и рвали волосы красноармейца, но ярость и ненависть придали тому дополнительные силы. Он мертвой хваткой вцепился в горло Ромишвили.
Опешившие диверсанты пришли в себя. Двое бросились на выручку Ромишвили. Резкий окрик Райхдихта «Хальт!» остановил их. Выхватив из кобуры парабеллум, он остановился в нескольких метрах от тел, катавшихся по земле. К нему присоединились Штайн, Рейхер и Шойрих. Неожиданный поворот в рутинной проверке пробудил в них интерес.