Неделя, оставшаяся до появления нашего разноцветного колючего алхимика, тянулась бесконечно. Каждое утро я просыпался с мыслью о том, каким я стал, каждое утро мне приходилось напоминать себе, что я не всегда был ящером, что раньше я был оленем-морфом и хочу им стать снова...
Мы с наставником каждый вечер проводили в нашей лаборатории, пытаясь расшифровать надписи на оправе геммы, зарисовывая и сопоставляя снившиеся мне по ночам иероглифы. Увы, все это оказалось почти бесполезно — хотя, благодаря тем усилиям мы как-то, сами не замечая того, перевели почти весь Ключевой камень.
Тогда, отложив в сторону рисунки и наброски, мы решили исследовать череп и сравнить его с моим. Между нами действительно оказалось немало общего. Величина, принцип строения, места крепления мимических и скелетных мышц, одинаковое расположение глазниц и хрящей... Еще мы обнаружили, что на клюве черепа есть крошечные зубы, практически миниатюрные копии моих.
Кроме того, осматривавший меня маг-целитель заявил, что мои кости имеют трубчатую конструкцию, аналогичную костям птиц.
В субботу вечером мы продолжили обсуждение двух черепов придя в «Молчаливый Мул». Я сидел на скамье, откинувшись на дубовую спинку и просунув хвост в щель, прихлебывая какой-то напиток, принесенный Донни, на той же скамье уместился Христофор медведь-морф, придворный ученый и мы оба слушали наставника.
— Коллеги, пришедшая мне сейчас в голову идея — только один из вариантов, пусть и самый вероятный!
Я отставил бокал:
— В самом деле?
Смитсон кивнул:
— Да. Понимаете, всё очень просто! Когда мы находили хоть какое-нибудь оружие имеющее отношение к тиннедам? Не затрудняйте себя, потому что я знаю, ответ. Никогда и ничего! Именно поэтому мы предположили, что они были очень миролюбивой расой. Но стоит только посмотреть на тебя, Джон и мы поймем, что это не так! Посмотри, как устроено твое тело. Ты же вооружен буквально от зубов до хвоста... и даже твой хвост — оружие! Мы сравнивали твой череп с черепом тиннеда, который мы вырыли. И что мы увидели? Одинаковое строение, одинаковое расположение всего, что только возможно и я уверен, хорошенько исследовав скелет, мы найдем рудименты остального. И когтей на пальцах и когтей-кинжалов на ногах.
— Но каким образом эти рассуждения касаются Джонатана? — высказался Христофор.
Мой наставник улыбнулся медведю ехидной козлиной ухмылкой:
— Очень просто, мой друг. Джон ни что иное, как «боевая форма» тиннеда. Мы не нашли никакого оружия, изготовленного тиннедами, потому что они в нем не нуждались! Когда им нужно было, они изменялись сами! И нынешняя форма Джонатана является одной из их боевых форм! Она не просто великолепно подходит для сражения — она создана только для боя. И ни для чего другого!
Обдумывая сказанное Смитсоном, я неторопливо лакал из кружки тягучий темно-красный напиток.
— Что ж, коллега, если и так, то это еще одна тайна исчезнувшего в веках народа... И кто знает, сколько еще их осталось? — подытожил разговор Христофор.
К концу недели я дошел до точки. Собственно, я уже был готов идти и ломать дверь в лабораторию Паскаль. И плевать, если в результате половина Цитадели превратится в развалины!
Я как раз сидел в нашей лаборатории, рассеянно перебирая очередные рисунки приснившихся мне ночью тиннедских иероглифов, когда до моих ноздрей донесся запах гари, смешанный с запахом каких-то химикалий и древесных соков.
За моей спиной стояла Паскаль, и молча разглядывала меня. Наконец, кивнув своим мыслям, она подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть амулет.
— Интересно... — сказала дикобразиха.
— Ну? Ты можешь что-нибудь сделать? — не выдержал я в конце концов.
Она кивнула и, взяв оправу в лапы, повернула камень. Раздался резкий щелчок, и гемма засверкала изумрудной зеленью!
Дальнейший процесс был уже знаком — меня окутало тянущей дрожью, опять было ощущение движущихся мышц и как будто внутренний удар под конец, выбивший из меня дух.
Придя в себя, я понял, что вновь стал самим собой. Не человеком, конечно. Но мои рога, копыта, мех вернулись назад!
Все еще немного шатаясь, я поднялся на ноги:
— Ну почему я сам до этого не додумался?!
Паскаль ухмыльнулась:
— У тебя свои таланты, у меня свои. Если понадоблюсь еще, просто позови.
Я потянулся снять гемму, но обнаружил, что застежка по-прежнему крепко закрыта.
— Ээ... Паскаль, кажется, я...
— Не можешь снять? — закончила она за меня. — Все верно. Он рассчитан на очень долгую работу... Думаю, ты не сможешь снять его до самой смерти. Но не все ли тебе равно? Ты не обязан им пользоваться. Пока. Заходи, как-нибудь.
И Паскаль покинула комнату.
Я все еще сжимал гемму в своих таких родных пальцах-копытцах, когда подошел Смитсон, и мягко опустил руку мне на плечо:
— Знаешь, а ты не так уж и плохо смотрелся в чешуе! Попробуй-ка еще разок преобразоваться.
Я повернул камень в противоположную сторону. Он снова засиял... теперь я уже знал, что он засиял алым цветом, и меня вновь окутала дрожь преобразования. Придя в себя, я встряхнулся, поглядел на гемму, на Смитсона, оглядел себя... и решил — преобразуюсь в оленя, и на сегодня хватит.
Как ни странно, третье за день преобразование прошло куда легче всех предыдущих. Не знаю, привык ли я, изучила ли меня гемма, а может быть и то и другое вместе, но невыносимая прежде дрожь стала как будто даже приятной, а внутренний удар, до того приводивший в беспамятство, почти не ощущался...
— Попробуй думать об этом как о подарке, Джон — ободряюще сказал Смитсон, когда я вновь пришел в себя. — Такой подарок из прошлого, молодому перспективному археологу. Может быть, мы даже найдем еще такие же, когда продолжим раскопки весной.
— Может быть, — согласился я, всё еще держа гемму в руках. — Ведь выбора у меня нет. Мне остаётся просто жить с этим... Знаешь, кажется, я понял, что написано на гемме: «Путь крови открываю я тебе. Во сне придет уменье, потерпи. Но помни — избирая путь, свою судьбу ты выбираешь тоже». Так просто...
Я подошел к зеркалу, — тому самому, в котором три недели назад увидел свое второе изменение, — и зловеще ухмыльнулся отражению:
— Может быть, теперь я стану еще одним оружием против орд лутинов, гигантов и прочей жути, что еще придет к нам с севера!
— Великолепно, Джон! — услышал я голос Джека ДеМуле, стоящего в двери лаборатории. — Неважно — копыто ли, коготь ли — Цитадели не помешает любая помощь, если это поможет победить врага!
Перевод — Рэдгерра, Дремлющий
Литературная правка — Дремлющий, Рэдгерра
2 Примерно 15 сантиметров.
3 Чуть больше шести килограмм.
4 Чуть больше трех метров.
Немного о непредсказуемости жизни…
Дэниэл Д'Алимонтэ
Год 705 AC, вторая декада сентября
Было раннее утро.
Боги, какое ординарное начало! Но что поделать? Ведь действительно было ранее утро. Солнце еще не поднялось, и рассветный колокол еще не прозвонил. Впрочем, когда это я вставал по его звону?
А ведь вставал, вставал когда-то... Как же давно это было! Увы мне, прошли те годы и теперь я поднимаюсь задолго до рассвета. Гляжу в темное еще окно, зажигаю лампу — маленький, дрожащий огонек — и иду к своим любимым садам.
Ах, сады... Недаром именуют меня придворным садовником лорда Хассана. Внутренние сады Цитадели – моя страсть, моя любовь, мое увлечение. Сюда я вкладываю душу и силы, сюда я прихожу в дни радости и горя, сюда я заглядываю перед сном и рано утром, чтобы поработать в тиши и одиночестве. Да, я привык приходить сюда еще до рассвета, начинать работу при свете магических камней-светильников, вмурованных в перекрытия и стены внутренних садов неведомыми строителями Метамора... И тем удивительнее было увидеть в столь ранний час посетителя.