Нам эти объяснения, может быть, покажутся наивными, однако имя Дракон было широко распространено в Греции. Несколько меньше — имя Крий (Баран), но так, по схолиям к аристофановским "Птицам" (ст. 645), звали якобы героя-эпонима дема Криои; так звался и знаменитый атлет, воспетый Симонидом, и песнь эту помнили в Афинах еще в 20-е годы V в. — см. "Облака" Аристофана, 1365, и схолий к ним, из которого мы и знаем, что Симонид использовал игру слов, возникающую из имени Крия — Барана. Такая же игра слов засвидетельствована Геродотом (V. 50). Крием звали и отца, и сына эгинца Поликрита (Геродот. V. 73; VIII. 92), а также евбейского царя и спартанского прорицателя (Павсаний. X. 6. 6; III. 13. 3-4). Что же удивительного, что имя Крий мог носить воспитатель Фрикса? Добавим к этому, что и в русских фамилиях Баранов, Козлов, Волков, Орлов, Соколов и т.п. сохранилось воспоминание о "звериных" именах их прародителей.
Что касается имени Глаз (Ὀφθαλμός), то среди греческих имен оно не засвидетельствовано, но Аристофан, выводя в "Ахарнянах" персидского посла Царево Око (ὁ βασιλέως Ὀφθαλμός , 91-94), конечно, помнил, что верных персидскому царю людей зовут его "глазами" (ср. Эсхил. Персы. 979-981; Ксенофонт. Киропедия. VIII. 2. 10). Почему бы и верному советнику Форкид не прозываться Глазом?
Противоположным приемом надо считать полное перетолкование имени собственного, чему у Палефата тоже есть достаточно примеров. Образцом здесь могло служить отождествление реки Ἀετός с орлом у Геродора.
По античной традиции кентавры родились из тучи, которой Зевс придал облик Геры, чтобы обмануть покусившегося на нее Иксиона. Эту божественную сторону дела Палефат опускает, а происхождение кентавров объясняет тем, что некие молодые люди из деревни под названием Туча приучили лошадей к верховой езде, чтобы с их помощью одолеть стадо диких быков, свирепствовавших на горе Пелионе и в окрестных поселениях. Так как до тех пор никто не видел людей верхом на лошадях, то смотревшие издали на наездников принимали их за некое смешанное существо родом из Тучи (I).
Сфинга — не чудовище, а амазонка, жена Кадма, которую он оставил ради Гармонии. Узнав об этом, она заняла гору Фикион и стала преследовать фиванских граждан в засаде, которую беотийцы называли загадкой (IV). Эол был не царем ветров, а звездочетом, научившим Одиссея по расположению звезд угадывать приближение бури (XVII). Скилла — не чудовищная смесь женщины со змеей, а название тирренского корабля, разбойничавшего в море вокруг Сицилии и в Ионийском заливе (XX). Точно так же и Пегас — не крылатый конь, а название корабля Беллерофонта. Потому про него и говорили, что он явился со своим Пегасом (XXVIII). Гарпии — не хищные птицы, а дочери Финея (XXII). Химера — пропасть среди гор, из которой вырывался огонь, на одной из ведущих к ней дорог жил лев, на другой — дракон (XXVIII).
Горгона была золотой статуей Афины; отобрав ее у Форкид, Персей распилил статую на части и украсил ее головой нос корабля, на котором он плавал по Эгейскому морю и вымогал дань с островитян. Потому люди и говорили, что Персей прибыл с головой Горгоны (XXXI). Кит, нападавший на троянцев, — не хищная рыба, а некий великий царь (XXXVII). Гидра — не пятидесятиголовая змея, а пограничная крепость в Лерне; стену ее сторожили 50 лучников, и когда Геракл стал метать в них огонь, место одного погибшего занимали двое новых (XXXVIII).
Другие мифы возникли, согласно Палефату, потому, что последующие поколения слишком буквально поняли слова своих предшественников, в частности, приняли отвлеченное значение за конкретное. Простейший случай — история коней Диомеда. Они, конечно, не думали есть людей и особенно — своего хозяина. Их прозвали людоедами за то, что Диомед загубил на них все свое имущество (VII; ср. XXV, о Главке, который из-за расходов на лошадей совсем сошел на нет). Так же и у Актеона, чрезмерно увлекавшегося охотой, вся жизнь пошла прахом, и люди стали говорить: "Съели его собаки", как и сейчас про разорившегося сводника говорят: "Съели его девки" (VI). Сюда же относится миф о похищении Пелопом Гипподамии на крылатых конях, — так назывался его корабль ("Крылатые кони"), а не знавшие этого поняли выражение: "Умчал на "крылатых конях"" в прямом значении слова (XXIX). Ниоба после смерти детей велела поставить на их могиле свое изваяние из камня — из разговоров о том, что на могиле стоит каменная Ниоба, позже возник миф о ее превращении в камень (VIII).