- Ну, слава богу, заметил.
***
На следующий день Лина сломала ногу. Вышло по-дурацки и нелепо. Мы шли по узкому гребню холма, Лина поскользнулась, и ее потащило вниз по скользкой траве. На пути попалась ямка, и левая нога угодила в нее. Инерция падения была слишком велика… Я даже услышал этот почти хруст. А затем короткий вскрик. Мне хватило мгновения, чтобы оказаться рядом. Она сидела на земле и морщилась от боли. Стопа оказалась вывернута так, что я сразу понял, дело плохо. Очень плохо.
- Не двигайся! Сейчас, помогу! – Я разрезал штанину и осторожно ощупал раненую голень. Примерно в пяти сантиметрах от лодыжки стало горячо. В ладонях запульсировала, заметалась ее боль.
- Здесь. Ничего, могло быть и хуже, - через силу улыбнулся я. – Посиди немного. Я мигом. Только умоляю, не двигайся.
Лина кивнула. В ее глаза наплывали слезы, и все зеленое в них почти почернело. Искать подходящие ветки пришлось недолго. Буквально на соседнем дереве я выломал их голыми руками. Она сидела неподвижно с прямой спиной, тонкая шея вытянулась от напряжения, пальцы дрожащими опорами впились в землю. Щемящее чувство сопричастности обожгло грудь. Стало по-настоящему страшно. А если я не смогу помочь. Если нога не так срастется, если осложнения, если…
Я второпях соорудил шину, зафиксировал ее ремнем. Выглядело так себе, но функционально вроде работало.
- Кроссовки то второй надела, - тихо сказала Лина. – А они такие скользкие… Как на лыжах…
- Ничего, разносишь еще. Давай-ка, мы сейчас аккуратно встанем. Ногу на весу держи. Обопрись на меня... Закинь руку на плечо. Вот так, молодец.
Мы медленно заковыляли обратно. Я рассказывал анекдоты, все, какие мог вспомнить. Выдумал историю с собственным переломом, и все живописал в жутких подробностях. И, конечно же уверил в гарантированном исцелении. Лина благодарно улыбалась. Лоб ее покрылся испариной, но она стойко переносила мою болтовню и все перипетии нашего передвижения. Пару раз я норовил свернуть не туда, но моя пострадавшая подруга держала маршрут под контролем. И я вновь с оттенками паники думал о возможном одиночестве и неспособности ориентироваться в трех соснах без своего проводника.
Примерно через час мы вышли к заветной поляне. Я с облегчением усадил Лину на скамью, сооруженную из массивного бревна.
- Удобно?
Она благодарно кивнула.
- Как нога?
- Терпимо. Просто обидно. Столько ненужных хлопот.
- Не грузись. Сейчас начнем тебя лечить.
Я залез в палатку и проинспектировал все имеющееся имущество на предмет более оптимальной шины. Потом меня осенило, и я разобрал алюминиевую спинку одного из рюкзаков. Должно получиться. Кроме того, нашелся отличный кусок брезента, который можно распустить под бинты.
- Ну как дела у больной?
Лина вымучено улыбнулась.
- Буду жить.
- Сейчас мы починим твою ногу. Я не говорил тебе, что собирался стать врачом?
- И что помешало?
- Конкурс десять человек на место.
- То есть тебе мозгов не хватило?
- Почему сразу мозгов!? Смелости не хватило. Я даже не пытался. А сейчас жалею.
Я снял старую шину, расшнуровал и аккуратно стащил кроссовок. Место перелома ощутимо опухло. Но стопа лежала вроде ровно.
- Пошевели пальчиками.
Лина сжала губы. Пальцы дрогнули.
- Больно…
- Все ясно, - сказал я с уверенностью, которую не ощущал.
Инсталляция шины прошла успешно. Материал оказался годным, фиксация - надежной. Завязав последний узел, я похлопал Ее по здоровой ноге.
- Все, почти как в травмпункте. Через месяц опять танцевать начнешь.
- Почему опять? Ты когда-нибудь видел, чтобы я танцевала?
- Нет. Но мне почему-то кажется, что ты умеешь.
Лина с тоской посмотрела на меня, потом закрыла глаза.
- Давным-давно я действительно танцевала. Можно сказать, профессионально.
- Вот видишь, грацию то никуда не спрячешь. Сразу видно.
- Да, сейчас грация особенно сильна, - коротко хохотнула Лина.
- Погоди, это я еще тебе костыли не соорудил.
Насчет последних у меня уже возникла идея. У нас скопился целый запас трекинговых палок – идеальный материал для создания искусственных опор. Повозившись около часа, я с гордостью представил миру пару неказистых, но вполне годных костылей. Лина с воодушевлением принялась осваивать новый способ передвижения, и через некоторое время довольно сносно научилась перемещаться в пределах нашей «усадьбы».
Конечно, объем моих обязанностей значительно вырос. Только теперь я понял, насколько продуктивно и много работала Лина до несчастного случая. Десятки маленьких дел, выполнение которых требовало выживание в дикой природе, погружали тебя в состояние перманентной занятости. От одного ты переходил ко второму, затем спешил к третьему, а потом замечал, что первое опять требует внимания. И так по кругу. Готовка, дрова, вода, огород, дом. И это при том, что в рейды самостоятельно я не ходил, но мне хватало. Лина конечно изо всех сил старалась помочь. Каждое утро она ковыляла к реке, садилась на камень на берегу и рыбачила. И всегда успешно. Потом по мере возможности помогала готовить, чистила овощи, следила за регламентом варки. Ограничения, связанные с переломом, сильно давили на нее. Наше обычное взаимное молчание теперь угнетало, словно всю недосказанность смешали с болью и чувством вины. Все попытки добавить туда старого доброго оптимизма умирали как робкий огонь на сырых углях. Еще удивляло почти полное отсутствие сочувствия. Каждое утро я смотрел, как Лина с трудом, волоча забинтованную ногу, преодолевает гравитацию, поднимаясь на уровень своих костылей, и ничего не чувствовал. При том дефиците эмоций, в который мы были погружены, я ощущал лишь умножение ответственности. Как муравей, который тащит добычу домой, теряет напарника и перекладывает всю тяжесть на себя. Инстинктивно. Та частичка сознания, отвечающая за сострадание, осталась там, в муравейнике.
***
Утром в четверг я проснулся рано. Привычно воспринял веселые трели уже бодрых птиц. Потянулся, зевнул. Посмотрел на спящую девушку. Лина лежала бесшумно, словно не дышала. Без ее обычного сопения, которое всегда так сыгранно вплеталось в общий фон, было как то не по себе. Я подвинулся поближе и склонился почти вплотную к ее лицу. Уловил почти невесомый вдох.
Поднялся, надел свои умирающие резиновые шлепанцы и отправился за водой. День солнца. Банный день. День, когда в лаконичности нашего бытия проступают раскрывающиеся как бутоны чувственные нюансы.
Я быстро наполнил все имеющиеся котелки, разжег костер. Чай получился насыщенным и бодрящим. С сушеной малиной и багульником. Для сладости добавил ложку меда и, смакуя и причмокивая, вылакал большую кружку. Я очень ценил такие мгновения. Любил целиком погрузиться в свой особый созерцательный мир, и не спеша, со вкусом потратить время на самого себя. Целиком.
Вдруг какую-то шестеренку, прокручивающую мой утренний дзен, где-то заклинило. Я словно проснулся и посмотрел по сторонам. Чего-то не хватало. Присутствия Лины. Обычно в четверг она просыпалась сразу после меня. И к завтраку уже возвращалась с рыбалки. Я заглянул в дом. Она лежала в той же позе. Внутри уже было ощутимо жарко, но Лина так и не сдвинула одеяло. На лице блестели капельки пота. Губы потрескались. Волосы влажными локонами рассыпались по подушке.
Я приложил ладонь ко лбу. Руку почти обожгло. Со дна сознания как растревоженный ил взметнулись облачка страха.
- Лина, проснись! – Я потряс ее за плечо. – Проснись! Что с тобой?
Она поморщилась и медленно открыла глаза.
- Холодно, - я еле разобрал ее шепот.
- У тебя жар! Сейчас!
Я ринулся к костру. Слил из термоса заваренный чай. Немного подул, чтобы остудить.
- Пей. С малиной. До дна! – Я приподнял ее голову и поднес кружку.
Лина сделала несколько глотков.
- Давай еще. Тебе сейчас нужно много пить.
Она осушила кружку и без сил снова упала на подушку.
- Нога болит, - жалобно произнесла Лина.
Я отвернул одеяло снизу. Сразу стало ясно, с ногой все плохо. Кожа выглядела синюшной, Место перелома ощутимо опухло. Даже сквозь бинты я различал нездоровую воспаленную пульсацию. В конце концов, что я знал о сращении костей и возможных осложнениях. НИЧЕГО. Растерянно, ватными руками ощупав поврежденную голень, я пытался отбежать от большой панической волны, которая пенящимся гребнем поднималась на моем горизонте.