Наконец, г. Неведомский самым удивительным образом спутал два различных процесса дифференциации различных форм искусства и эволюцию того, что составляет «содержание» произведений одной определенной формы искусства.
Некогда, действительно, три искусства – танцев, пения, поэзии – составляли художественный синтез, дифференцировались. Но какое отношение факт их дифференциации имеет к истории «морального элемента» в литературе?
А между тем, именно из факта их дифференциации г. Неведомский заключает о необходимости для художественной литературы избавиться от проповеднического тона. Строится следующий силлогоизм:
1) Древний художник танцевал и пел и вместе с тем был «проповедником».
2) Современный художник (благодаря развитию общественной дифференциации) не танцует и не поет.
3) Следовательно, современный художник не должен быть проповедником.
Логика опять сильно пострадала…
Вот к каким «историческим», «социологическим» и «логическим» злоключениям приводит г. Неведомского стремление сказать «новое слово», обосновать новую теорию искусства.
Мы говорим – приводит, желая обозначить этим словом, что злоключения г. Неведомского носят, так сказать, фатальный характер, что на путь злоключений г. Неведомского толкала не «добрая воля», а некоторого рода внешняя «необходимость».
Ход мысли г. Неведомского определялся тем положением, которое занял он в современной распланировке общественных групп.
Г. Неведомский – один из типичнейших идеологов интеллигентного пролетариата. А идеология интеллигентного пролетариата сводится к попыткам сочетать несочетаемые элементы – этические тенденции с проявлениями гражданских чувств, заботы о самосохранении – со стремлением посвятить себя общему делу, индивидуализм – с его отрицанием.
«Для нас очевидно, – говорит в одном месте своей статьи г. Неведомский, – что общественность пробуждается, что «гражданская» мысль работает так интенсивно, как, может быть, никогда у нас не работала… И в этой жадности, с которой современный читатель поглощает огромное количество книг по самым разнообразным вопросам; и в этом интерес к художеству, самому по себе, к философии, самой по себе, вообще, к высшим запросам духа, самим по себе – мы видим не признаки индефферентизма общественного, а пробуждение нового сознания, нового ощущения. Русские люди чувствуют, что не в одной только литературе бьется пульс общественной жизни, что общественная жизнь тронулась вперед, что мы можем теперь позволить себе некоторую роскошь и отдохнуть от художественной публицистики, что мы уже имеем право на все то достояние, которым питается цельно и всесторонне развивающаяся человеческая личность».
Характер идеологии, защищаемой г. Неведомским, рельефно намечается приведенной цитатой. С одной стороны, г. Неведомский сочувственно относится к работе русской «гражданской» мысли, а с другой стороны – выдвигает на первый план культ личности.
Раз мы переживаем интересный исторический момент, раз общество живет интенсивной жизнью, то, естественно, делать, чтобы все проявления «духовной» деятельности современного интеллигента были направлены на одно, естественно требовать от художественной литературы, чтобы она, в свою очередь, напрягла свои усилия на служение «великим целям века».
Г. Неведомскому подобное требование кажется противоестественным. Всей своей статьей он борется против этого требования, старается доказать его несостоятельность, отнять у искусства его практическое значение для современности.
Область искусства отходит в полное владение «личности»: таково одно из условий мирного договора, который должен, по проекту г. Неведомского и его единомышленников, быть заключенным между двумя враждующими сторонами – «индивидуализмом» и «гражданственностью».
И для того, чтобы скорее склонить сторонников «гражданственности» к практической уступке, г. Неведомский старается их уверить, что, в сущности, область искусства им не нужна, так как они располагают и без нее достаточными средствами, что уступка эта для них – настоящие пустяки… дипломатический прием, которым, вообще, любят пользоваться «идеалисты», к которому прибег; напр., г. Бердяев, заявивший в своей статье «Борьба за идеализм», что часть общественного прогресса ныне уже достигнута, и потому индивидуалистическая мораль может получить право на существование.
Спешим оговориться, – мы отнюдь не думаем обвинять г. Неведомского в преднамеренной дипломатии. Г. Неведомский – дипломат поневоле: от подобной дипломатии не уберечься, если стать на точку зрения защитника специфических интересов «интеллигентного пролетариата».[6]
6
Подчеркиваем, что «интеллигентный пролетариат» далеко не заключает в своих рядах всей интеллигенции: это лишь группа (правда очень значительная) интеллигенции, «эгоистически» настроенная.