«Мягкий» и «теплый» рисунок О. А. Яковлевой помогал ученикам Ключевского переживать трудное время: в 1920-е годы некоторые из них вынуждены были покинуть родину, нелегко было и оставшимся Они, собираясь иногда, подолгу смотрели на дорогое для них лицо Учителя.
Курс русской истории, который Ключевский читал в Училище живописи, ваяния и зодчества, он обычно начинал со вступительных лекций, специально адресованных художникам, особенно тем, кто собирался писать на исторические темы. «Художнику необходимо наблюдать и надобно уметь, те. привыкнуть наблюдать», – советовал ученый и делился с аудиторией своим опытом «наблюдателя». Он обращал внимание слушателей на то, что «формы художественного выражения создает сама жизнь: жесты, позы, костюмы, поговорки», и учил их понимать те «житейские мотивы, коими внушены эти художественные формы». «Жизнь – художница», – утверждал он.
Так как главным предметом искусства является человек, то художнику, считал Ключевский, очень важно знать все то, что отличает одного человека от другого (одежда, прическа, нравы, обычаи), что окружает его (утварь, фасад дома, внутреннее убранство жилища и т. п.). Ключевский говорил о том, что «взгляд устанавливается различным значением обстановки и убора в прежние времена и теперь, иначе говоря, историческим значением этих житейских подробностей». Разъясняя некоторые явления русской жизни прошлых веков, которые притерпевали изменения, Ключевский учил художников историческому взгляду и историческому подходу при решении творческих задач.
Ключевский не уставал подчеркивать связь прошлого с настоящим и с будущим. Так, художникам он говорил: «История – воздух. Прошедшее как тень над нами». «Прошедшее бесследно не проходит, – продолжал он, – ушли только люди, его делавшие, но оно все жизненно само же перешло в нас, как наследственное имущество, и проводит нас в могилу, оставаясь воспитателем наших преемников». «Следовательно, история отечества – наша биография». Статьей «О взгляде художника на обстановку и убор изображаемого им лица» заканчивается первый раздел книги.
Во втором разделе помещены материалы из рукописного наследия Ключевского. Они подразделены на «Литературно исторические наброски» и «Мысли о русских писателях». Это своего рода «заготовки», над которыми автор продолжал работать. Эти, да и другие, материалы красноречиво свидетельствуют о том, что великий историк не успел завершить все творческие замыслы.
Среди его рукописей есть записи, которые он называл «Мысли об интеллигенции». Об интеллигенции, о ее положении и роли в обществе В. О. Ключевский думал постоянно – это находило отражение еще в его письмах и дневниках студенческой поры, а также во многих исследовательских работах и лекциях (особенно в общем «Курсе русской истории», в лекц^х по русской историографии, в чтениях «Западное влияние в России после Петра» и др.) и в специально написанных по теме статьях и набросках. Более того/рукописи ученого, такие как «Характеристики общественных типов», «Мысли об интеллигенции», «Верование и мышление», ряд афоризмов и главным образом «План истории интеллигенции», дают основание утверждать, что он намеревался написать большую работу по этой теме.
Много размышлял Ключевский о назначении интеллигенции. Он считал, что интеллигенция «наблюдает и изучает жизнь. Из этого наблюдения и изучения сложилось известное знание жизни, ее сил и средств, законов и целей». Это знание – «общее достояние человечества. Оно хранится в литературе, переходит в сознание лиц и народов помощью образования». Интеллигенция должна стать посредницей между народом и «общим достоянием человечества». Ее назначение – «понимать окружающую действительность, свое положение и своего народа», для того чтобы «угадать» направление развития этого народа и «его возможные последствия». «Интеллигент – диагност и даже не лекарь народа, – образно писал он. – Народ сам залижет и вылечит свою рану, если ее почует, только он не умеет вовремя замечать ее».
В наброске «План истории интеллигенции» Ключевский дал свою классификацию интеллигенции. Она жестка и даже можно сказать обличительна:«1. Люди с лоскутным миросозерцанием, сшитым из обрезков газетных и журнальных. 2. Сектанты с затверженными заповедями, но без образа мыслей и даже без способности к мышлению: марксисты, толстовцы etc. 3. Щепки, плывущие по течению, оппортунисты либеральные или консервативные, и без верований, и без мыслей, с одними словами и аппетитами».
Говорил Ключевский и о происхождении понятия и термина «интеллигенция», введенного «торопливым писателем» (имеется в виду П. Д. Боборыкин, который ввел в обиход это слово в 1870-х годах). Новое слово Ключевскому не нравилось, так как «некрасиво оно потому, что неточно, значит не то, что хочет обозначать». Оно, несмотря на свое классическое происхождение, имеет характер газетного лексикона, который «весь состоит из слов кратких и неточных», это «не столько слова, сколько условные знаки». Возник термин, по мнению Ключевского, из-за подсознательной потребности «перезвуковать образованного русского человека в интеллигентного». Между тем «культурный феномен, обозначаемый этим новым термином, довольно давно живет в нашем обществе», а «люди разумные и понимающие были и тогда, когда еще не было людей, умевших читать и писать». Ключевский набрасывает историю образованных русских – разумных и понимающих людей, – выделяя в этой истории внутренние этапы со свойственными им типами русского интеллигента и с их противоречивыми «недоразумениями».
Достаточно широко известно о помощи Ключевского Ф. И. Шаляпину в создании образов Бориса Годунова и Досефея. Ключевский произвел на Шаляпина глубочайшее впечатление не только познаниями, но и способностью преображаться в людей прошлого. Великий артист даже сожалел, что Василий Осипович не поет и не может сыграть с ним князя Василия Шуйского. Ключевский пробудил у Шаляпина интерес к русской истории, давал книги из своей библиотеки, дарил ему свои труды. «Поправлял» Ключевский и его готовую роль Грозного в «Псковитянке», даже немного прорежиссировал спектакль. Об этом историк рассказывал в беседе с Василенко: «Помилуйте, – говорил я Шаляпину, – Грозный пришел в дом князя Токмакова, устал… Тут уж нет грозного царя! Он устал, шутит… Покажите его таким, а режиссеры закатали его в глубь сцены. В опере и так не все ясно слышно, а тут уж совсем все пропало. Велел я поставить стол у самой рампы, да оркестр сделать потише, – продолжал свой рассказ Ключевский. – Тогда вышло. Вот я никак не ожидал, а режиссером сделался».[24]
О режиссерских способностях Ключевского свидетельствует и его записка для Малого театра по поводу пьесы А. Н. Островского «Воевода». Эта рукопись показывает, как тонко и глубоко понимал Ключевский специфику сцены. Он прежде всего хотел знать, что театру от него нужно: выяснить ли эпоху, или показать, «насколько верно драма воспроизвела эту эпоху, чтобы, не изменяя текста драмы, артист мог доступными ему средствами, приемами игры, исправить недостатки драматурга». Употребляя терминологию К. С. Станиславского, Ключевский так формулировал режиссерскую «сверхзадачу»: «Чего вы хотите: исторически точно воспроизвести старину или фальсифицированной стариной обличить и пристыдить современников?! «Островский, – замечал Ключевский, – не хотел ни того, ни другого; он подрумянивал нашу старину шекспировскими румянами, чтобы драма понравилась зрителю – и только». Поэтому Ключевский рекомендовал играть на полтона ниже, подчеркивать отрицательные и комические моменты драмы. Исполнителям ролей Самозванца и Василия Шуйского он давал конкретные советы, на чем им следует строить роль. При этом Ключевский не «давил» своим авторитетом, а, наоборот, скромно добавлял: «Я выскажу свои мысли вслух, не думая о том, какое вы сделаете из них употребление, и нисколько не огорчусь, если не сделаете никакого».
В архиве Ключевского сохранился набросок о Максиме Горьком, который по цензурным соображениям долгие годы не публиковался.
Горького с Ключевским, по всей вероятности, познакомил Шаляпин. Ключевский произвел на писателя сильное впечатление. Горький не раз писал об историке в письмах, рекомендовал его труды для самообразования: «Эти книги скажут Вам, кто Вы исторически, чем Вы были в прошлом в Ваших предках, может быть, укажут и на то, чем Вы должны быть теперь».[25] В романе «Жизнь Клима Самгина» персонажи говорят о Ключевском, обсуждают его книги, главный герой упоминает о «безжалостном ученом» и «хитреньких и мудрых искорках глаз Василия Ключевского». Зная о встречах Горького с Ключевским, редактор журнала «Голос минувшего» С. П. Мельгунов после смерти историка просил Горького написать о нем. В ответном письме Горький упомянул о том, что он «пользовался его лестным вниманием».[26] Однако истинного отношения Ключевского к себе он не знал.
26
Цит. по кн.