— Возможно, — отвечаю я. — Но я точно знаю, что не хочу при этом демонизировать Церковь.
Себастьян встречается со мной взглядом, после чего быстро отворачивается.
— Какую роль в книге будет играть… м-м-м… бисексуальность? — за все время это первый раз, когда он запнулся. И по всему его лицу разлился румянец.
Я хочу ответить ему, что мне интересно, могу ли я тебе понравиться. И вообще — может ли кто-то вроде тебя дружить с кем-то вроде меня.
Но ведь он уже — здесь. Уже бескорыстен и искренен с кем-то вроде меня. Я думал, Себастьян придет и всего лишь проявит себя хорошим помощником учителя, ответит на несколько вопросов и заставит меня писать, пока я буду таращиться на него. И совершенно не ожидал, что он станет спрашивать обо мне, чтобы понять. Не ожидал, что он мне по-настоящему понравится. Теперь же, когда конфликт очевиден, я ощущаю, как что-то до сих пор устойчивое внутри меня с тревогой сворачивается в плотный клубок, потому что писать об этом еще страшней.
— Подумай об этом, — крутя в руке скрепку, тихо говорит Себастьян. — Сюжет может свернуть куда угодно. И во многом все зависит от того, куда направится герой и что отыщет. Повествование начнется с его обиды и возмущения, ведь он чувствует себя подавленным в этом городе и обязанным сдерживать самого себя. Как он найдет свободу: оставшись или уехав? Случится ли что-то, способное изменить его решение?
Глядя на экран ноутбука, я киваю, потому что прямо сейчас не могу смотреть на Себастьяна, не выдав при этом свои чувства. От этого влечения моя кровь закипает.
Снаружи начинает идти снег, и, к счастью, мы пересаживаемся в кресла у окна, чтобы полюбоваться видом и на время отложить книгу в сторону. Себастьян рассказывает, что родился в этом городе и живет в нескольких километрах отсюда. Его отец, в прошлом налоговый адвокат, почти два года назад был призван служить епископом. До рождения Себастьяна его мать заведовала финансами в Vivint, а сейчас она домохозяйка и жена епископа, что, по словам Себастьяна, как бы делает ее матерью всего прихода. Ей всегда нравилась подобная роль, но это означало, что ему с Лиззи пришлось повзрослеть чуть быстрее, чем Фейт и Аарону. Еще я узнал, что Себастьян с шести лет играет в футбол и бейсбол. Что его любимая группа «Бон Ивер». И что он играет на фортепиано и гитаре.
Я тоже немного рассказал ему о себе. Родился в Пало-Альто. Отец — кардиохирург, а мама — программист. Она чувствует себя виноватой, что мало времени проводит дома, но я ею очень горжусь. Моя любимая группа — проект «Ник Кейв и Бэд Сидс». Вот только музыкант из меня никакой.
Мы не касаемся вопроса моей сексуальности, но он ощущается третьим человеком, сидящим в темном углу комнаты и подслушивающим наш разговор.
Между нами повисает молчание, пока мы смотрим, как серый обледеневший тротуар под окном постепенно становится белым, а из вентиляций на обочине поднимается пар. Под ребрами у меня странное тянущее чувство: я хочу узнать о Себастьяне как можно больше. Кого он любил, кого ненавидел, и существует ли такая возможность, что ему нравятся парни.
— Ты не спросил меня о книге, — наконец говорит он.
И он имеет в виду свою книгу.
— Блин, извини, — отвечаю я. — Не хотел показаться грубым.
— Это не грубость, — Себастьян поворачивается ко мне и так улыбается, будто мы с ним храним одну и ту же несколько раздражающую тайну. — Просто обычно все спрашивают.
— Думаю, это круто, — сунув руки в карманы, я откидываюсь на спинку кресла. — И просто потрясно. Представь только: твоя книга появится в этой библиотеке!
Похоже, Себастьян удивлен.
— Возможно.
— Уверен, ты устал о ней говорить.
— Немного, — пожав плечами, он улыбается. Эта улыбка дает мне понять, насколько ему нравится, что я не расспрашиваю о ней и что я здесь не из-за новостей маленького городка. — Она добавила в мою жизнь некоторых сложностей, но жаловаться трудно, поскольку я понимаю, что это дар.
— Конечно.
— Мне всегда было интересно, каково это — жить здесь и не быть воспитанным в традициях Церкви, — внезапно меняет тему Себастьян. — Тебе было пятнадцать, когда ты переехал?
— Ага.
— И как? Трудно было?
Пару секунд я думаю над ответом. Себастьян знает обо мне то, чего не знает больше никто, и от этого я растерял всю свою уверенность. Он кажется хорошим парнем, но каким бы хорошим ты ни был, информация — это власть.
— В Прово иногда тяжело вздохнуть.
Кивнув, он подается вперед, чтобы лучше видеть происхоящее за окном.
— Влияние церкви здесь ощущается повсюду, я это знаю. Иногда мне кажется, что она проникла во все сферы моей жизни.
— Охотно верю.
— И я понимаю, что со стороны она может выглядеть удушающей, но церковь несет и немало хорошего, — когда Себастьян поворачивается ко мне, я с ужасом осознаю, зачем он это говорит. И понимаю, почему он согласился прийти. Он меня вербует. Себастьян теперь многое обо мне знает, и это дает ему еще больше поводов устроить миссионерскую деятельность и спасти меня. Причем призвать меня он хочет не в клуб напомаженных мальчиков-геев Северной Юты, а в Церковь СПД.
— Насчет хорошего не спорю, — осторожно отвечаю я. — Мои родители… знакомы с Церковью. Жить здесь и не видеть ее положительные и отрицательные стороны было бы нереально.
— Да, — говорит Себастьян и добавляет нечто не совсем понятное: — Я замечаю.
— Себастьян?
— Что?
— Просто… хочу, чтобы ты знал, на случай если… — помолчав, я морщусь и отвожу взгляд. — Я просил тебя о помощи не для того, чтобы ты позвал меня присоединиться к Церкви.
Когда я поворачиваюсь к нему, он смотрит на меня с тревогой и неподдельным удивлением во взгляде.
— Что?
Я опять смотрю в сторону.
— Понимаю, могло сложиться впечатление, будто я хотел пообщаться с тобой, потому что подвергаю сомнению некоторую часть себя сомнению или хочу присоединиться к Церкви. Но вопросов или затруднений в самоопределении у меня нет. Ты мне нравишься, но я здесь не ради новообращения.
Снаружи со свистом носится ветер — рядом с окном довольно холодно — а здесь, внутри, Себастьян спокойно и внимательно смотрит на меня.
— Я и не думал, что ты хочешь присоединиться, — возражает он. Его щеки розовые. От холода. Это от холода. Не из-за тебя, Таннер. — Не думал, потому что ты… — он качает головой. — Не беспокойся. Я не собираюсь тебе рекламировать Церковь. Тем более после того, чем ты со мной поделился.
Мой голос становится непривычно робким:
— Ты никому не расскажешь?
— Конечно, нет, — тут же отвечает Себастьян. Он смотрит в пол и почему-то стискивает зубы. Потом засовывает руку в карман. — Я… Вот.
Он вручает мне листок бумаги почти импульсивно. Теплый, как будто его долго держали в руке.
Я разворачиваю клочок и вижу десять цифр. Номер телефона.
Должно быть, Себастьян записал его заранее. Наверное, перед выходом из дома. И сунул в карман, чтобы принести мне.
Он понимает, что, в общем-то, вручил мне гранату? Что, зная его номер, я могу весь мозг себе взорвать? Особым любителем переписываться меня не назовешь, но — боже — чувство, возникшее в тот момент, когда я следил за его перемещениями по классу, было похоже на одержимость демонами. А знание, что я могу связаться с ним в любой момент, только добавит мучений.
— Я не… — начинает Себастьян, а потом смотрит куда-то в сторону. — Можешь мне написать. Или позвонить. Когда угодно. И по любому вопросу. Просто поговорить или же обсудить детали твоей книги, если тебе будет нужно.
В груди все сжимается, и это больно.
— Да, конечно, — я зажмуриваюсь. Кажется, он собрался уходить, и от потребности дать волю словам у меня скручивает внутренности. — Спасибо.
Себастьян встает.
— Не за что. Обращайся.
— Себастьян?
— Что?
Наши взгляды встречаются, и я сам не могу поверить в собственные слова: