— Я бы очень хотел встретиться еще раз.
Его щеки вспыхивают румянцем. Он правильно понял мои слова? И, кстати, что я вообще несу? Он знает, что мне нравятся парни, поэтому догадывается, что я говорю не только про книгу. Себастьян оглядывает мое лицо — лоб, рот, подбородок. Потом возвращается к глазам и снова ко рту. После чего отводит взгляд.
— Наверное, мне пора.
Я словно клубок проводов под напряжением; в моей голове какофонией звучат голоса и дают противоречивые советы.
Поясни, что ты имел в виду только учебу!
Упомяни про книгу!
Извинись!
Играй по-крупному и расскажи о своих чувствах!
Но я лишь киваю и наблюдаю, как он неловко улыбается, затем быстро идет к лестнице и сворачивает за угол обшитой дубовыми панелями стены.
Я поворачиваюсь к ноутбуку и на белом листе пустого документа облекаю свои чувства в слова.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
«Это мой номер».
«Кстати, это Таненр».
«Ой. То есть Таннер».
«Поверить не могу, что сделал опечатку в собственном имени».
«Ха-ха! Так тебя и запишу в контакты».
«И это Себатсьян».
«(смотри, что я написал)».
Я минут двадцать с улыбкой смотрел на экран телефона, перечитывая сообщения снова и снова. Телефон буквально сросся с моей рукой; уверен, родители гадают, чем я занят, — это заметно по их обеспокоенным взглядам, которыми они обмениваются через стол.
— Убери телефон, Танн, — наконец говорит папа.
Я кладу мобильный на стол экраном вниз.
— Извини.
— С кем ты переписываешься? — интересуется мама.
Знаю, ответ им не понравится, но и врать не хочу.
— С Себастьяном.
Родители снова переглядываются.
— С помощником учителя? — уточняет мама.
— Хочешь, посмотри, — я протягиваю ей телефон. — Ты ведь и так можешь все прочитать, правильно?
Мама нехотя берет его, и, похоже, она ожидала увидеть больше, чем там есть на самом деле. Прочитав нашу безобидную переписку, она заметно расслабляется.
— Это мило, но, Таннер… — не закончив фразу, она поворачивается к папе за поддержкой. Возможно, у нее возникли сомнения насчет своего авторитета, поскольку на ней фартук с радугой и надписью «Прайд».
Телефон берет папа, и его лицо смягчается, пока он читает сообщения, но потом его взгляд затуманивается.
— Вы видитесь?
Хейли фыркает.
— Нет, — не обращая на нее внимания, отвечаю я. — Господи, люди, ну вы что! Мы просто вместе работаем над проектом.
Над столом повисает скептическое молчание.
А мама не в состоянии удержаться:
— Он знает о тебе?
— О том, что на рассвете я превращаюсь в тролля? — мотаю головой. — Вроде нет.
— Таннер, — мягко настаивает она. — Ты понимаешь, о чем я.
Понимаю. К сожалению.
— Успокойся, пожалуйста. За мной не было хвоста.
— Милый, — с ужасом говорит мама. — Ты сознательно делаешь вид, будто…
На мой лежащий перед папой телефон поступает новое сообщение. Папа берет его и говорит:
— Опять от Себастьяна.
Я протягиваю руку.
— Можно?
Нахмурившись, он вручает его мне.
«На следующей неделе меня на занятиях не будет :(»
«Просто хотел, чтобы ты был в курсе».
Моя грудная клетка словно раскололась надвое — с линией разрыва прямо посередине — и вместе с болью там разрастается сверкающее солнце: Себастьян подумал обо мне и решил предупредить!
«Все в порядке?»
«Ага. Просто поездка в Нью-Йорк».
У нас теперь такие отношения, да? Мы по-дружески обмениваемся сообщениями?
«О-о-о. Круто».
«Ха-ха! Большую часть времени я там буду выглядеть будто адресом ошибся».
«Когда уезжаешь?»
Мама громко вздыхает.
— Таннер, бога ради, перестань переписываться за столом, пожалуйста.
Тихо извинившись, я кладу телефон на стойку и снова сажусь. Родители угрюмо на меня смотрят, а сестра явно наслаждается, предвкушая моих неприятностей.
На фоне позвякивания столовых приборов и льда в стаканах с водой над столом тяжело повисает всеобщее осознание происходящего, и от смущения у меня сводит живот. Родители давно в курсе, что мне нравятся парни, но так реально это еще перед ними не представало. Сейчас это конкретный парень, с именем и номером телефона. Раньше к вопросу моей ориентации все относились спокойно, но в этот момент я понял, что у их принятия есть несколько слоев. Возможно подобное отношение оказалось связано с тем, что в Прово мне было запрещено встречаться с парнями. Получается, я могу вступить в отношения только после окончания школы, и только с теми, кого мне выберут родители из среды умных, прогрессивных и не мормонов?
Папа покашливает — значит, ищет нужные слова, — и мы все смотрим на него в надежде, что он сможет вытянуть на себе этот разговор. Я жду, что он выскажется по поводу витающей в воздухе темы, но вместо этого он сворачивает на безопасную тему.
— Расскажите, как у вас дела в школе.
Хейли начинает жаловаться на несправедливую жизнь десятиклассницы. Как она не достает до своего верхнего шкафчика, как отвратительно пахнет в женской раздевалке и как сильно ее раздражают парни. Родители внимательно слушают с улыбками на лицах, после чего фокусируются на важном для каждого из них. Мама уверяет Хейли, что она хороший друг. А папа беспокоится о ее успехах в учебе.
Я краем уха слушаю хвастливый ответ сестры насчет химии. Из-за лежащего поблизости телефона мой мозг на 90% сосредоточен лишь на двух вопросах: ответил ли мне Себастьян и получится ли у меня увидеться с ним перед его отъездом.
Я чувствую себя дерганым.
Если честно, ужинать в кругу семьи — то еще приключение. У папы в семье много родственниц, для которых особым удовольствием всегда была забота о мужьях и детях. Хотя что-то подобное было и в мормонской семье мамы, папины же родственники повышенное внимание уделяли еде. Женщины не просто готовили — они создавали шедевры кулинарного искусства. Когда приезжает бабуля, она заполняет нашу морозилку грудинкой и кугелем, количества которых хватает на несколько месяцев вперед. И из самых благих, конечно же, побуждений отпускает комментарии на тему того, каким непостижимым образом ее внуки умудряются выживать на сэндвичах. Со временем бабушка сумела перерасти свое разочарование от папиной женитьбы не на еврейке, но по-прежнему остается недовольной маминым рабочим графиком и обилием еды на вынос и готовых полуфабрикатов в нашем меню.
Несмотря на свои антирелигиозные взгляды, мама все-таки была воспитана в культуре, где женщине традиционно отводилась роль домохозяйки. Поэтому отказ упаковать нам ланчи перед школой и решение не вступать в родительский комитет стали частью маминого феминистского активизма.
Даже тетя Эмили иногда страдает от чувства вины из-за нежелания сосредоточиться на домашнем уюте. Так что мама пришла к компромиссу, позволив бабуле научить ее готовить кое-какие блюда. Теперь по воскресеньям мама делает их на неделю вперед. Сомнительные старания, и мы с сестрой постоянно подшучиваем над этим. С папой другая история: он очень привередлив в еде. И даже если он себя считает либералом — что правда, — у него все равно сохранились кое-какие традиционные убеждения. Например, что жена должна готовить.
Мама внимательно наблюдает за тем, как папа ест. Оценивает, как быстро он это делает и насколько еда ему понравилась. Иными словами, если он ест быстро, это означает, что ему не нравится. Сегодня папа проглатывает куски, почти не жуя. Уголки маминых так часто улыбающихся губ опускаются.