Дружба с Беер-Шевой была для акации всего лишь звеном жизненной цепи – необходимо важным, но одним из многих – наряду с падалью и дерьмом… Сначала, думая об этом, Беер-Шева испытывал досаду, но потом привык, как привыкают к постоянному неприятному запаху. Вечерами после экскурсий он поднимался на крышу, и дерево, узнав кормильца, разом поворачивало к нему все свои немногочисленные листья, словно жалуясь на ожоги жесткого дневного солнца.
– Что, соскучилось? – ворчливо говорил Беер-Шева, приседая на корточки. – А я вот тебе говнеца принес ослиного. Любишь говнецо? Знаю, любишь… Вот, держи… и водички, водички…
Закончив полив, он переворачивал ведерко вверх дном, садился и сидел так часами, глядя неизвестно куда – то есть точно в том направлении, откуда прилетела на крышу эта непонятная, жестокая, неблагодарная и на первый взгляд абсолютно бессмысленная жизнь.
В ночи полнолуния к ним присоединялся Дикий Ромео. Хотя можно ли сказать «присоединялся» о лунатике? Во время приступов Ромео не обращал внимания ни на деревце, ни на Беер-Шеву – у него была своя программа, свои друзья: луна и карниз. Впрочем, акация платила лунатику той же монетой – ведь он не приносил ни воды, ни навоза, а значит, ничем не отличался от какой-нибудь бесполезной крысы – понятное дело, живой, потому что мертвая крыса, исходя из личного опыта деревца, могла очень даже пригодиться.
Зато Беер-Шева не мог оторвать взгляда от безумных трюков Дикого Ромео. Вообще говоря, он предпочел бы зажмуриться, а то и вовсе убежать с крыши, но это было бы еще хуже. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним тут же возникала картина, страшнее которой не знало его воображение: плоская крыша школы, уличные фонари, ряды немигающих окон – бесчисленных соглядатаев, и на этом фоне – тонкая, растопырившая руки и ноги фигурка подростка, зависшая в пустоте над пропастью, за несколько мгновений до смерти.
Два года назад его еще не звали Беер-Шева, поскольку кличку по названию географического места можно получить лишь вдали от него. А Беер-Шева тогда жил непосредственно в Беер-Шеве. Дело происходило в канун Лаг-ба-Омера, праздника костров и подростковой вольницы. Доски были загодя собраны и сложены шалашиком, солнце вот уже час как зашло, но почему-то огня всё не зажигали, и ребята без толку маялись в школьном дворе. Беер-Шева и его закадычный друг Авишай присоединились к этой компании не так давно и знали далеко не всех.
– А в школе к лету кондиционеры заправили, – проговорил кто-то со значением. – Сейчас бы нюхнуть…
Авишай словно ждал этого. Его отец работал с холодильными установками, и это давало сыну право считать себя спецом в области веселого газа фреона.
– Так за чем дело стало? – сказал он. – У меня и ключ есть. Давайте слазаем. Только покажите, как тут залезают. И бутылку давайте с пробкой. Есть бутылка?
Тут же нашлась и бутылка из-под колы. На крышу полезли втроем – они с Авишаем и парнишка-эфиоп, который вызвался показать дорогу. Наверху, похвалив «давление в системе», Авишай наполнил бутылку и с солидным видом прикрутил клапан, вернув его в прежнее, рабочее положение: «Мы ведь, братаны, – настоящие профи, не вандалы какие-нибудь…» В итоге все вышло легче легкого, теперь можно было пускаться в обратный путь, вниз – туда, где их ждало законное восхищение и уважение остальных. И если они сразу не стали спускаться, то только из великодушия – только потому, что эти остальные заслуживали дополнительной заботы.
– Жаль, бутылка одна, на всех не хватит, – посетовал Авишай и вдруг хлопнул себя по лбу. – Как же я раньше не подумал? Мы-то трое и сейчас нюхнуть можем, прямиком из соска! Зато ребятам внизу больше достанется…
Давление в системе и вправду оказалось отменным. Оно шибануло Беер-Шеве в самую душу и тут же расперло ее до размеров воздушного шара – большого, легкого и ужасно смешного. Воздушным шарам полагается летать, но сначала они просто обязаны вволю отсмеяться. Отсмеявшись, Беер-Шева оглянулся и увидел рядом пару таких же шаров. Он помнил, что одного из них звали Авишай, а вот второго, черненького и такого уморительного, что обхохочешься… как же его?..
– Эй, братан, как тебя зовут? – выдавил он, заходясь от хохота.
Черненький прыснул и ответил непонятным словом – таким смешным, что Беер-Шева и Авишай просто покатились по крыше.