– Я сыт, – коротко сказал он. – Налей чаю.
Хели включила чайник. Она чувствовала небольшое смущение – наверное, потому, что ей никогда не выпадало бывать наедине с отцом или просто разговаривать с ним. Возможно, когда-то, в первые младенческие месяцы, он брал ее на руки и, может быть, даже ласкал – но Хели не могла этого помнить, хотя очень хотела бы. Потупившись, она стояла у плиты и напряженно ждала, пока закипит.
– А ты выросла.
Хели налила кипяток в чашку. – Я пойду, папа? Там белье…
– Иди.
Он пришел за ней, когда Хели чистила зубы, готовясь ко сну. Взял за руку, отвел в спальню.
– Ложись.
– Что?
Он толкнул ее; Хели упала на спину, завозилась, мельтеша локтями и коленками, но он тут же придавил ее сверху. Было страшно и больно, в пересохшем рту горчила несмытая зубная паста, в глаза лезла жесткая, воняющая водкой и табаком борода. Потом она перестала чувствовать что-либо, кроме острой рези в низу живота; всего остального тела – раздавленного, расплющенного, смятого – как бы и не было, как бы и не существовало вовсе, и в этом заключалось единственное облегчение. Потом гадкая тяжесть наверху задергалась, замычала, обмякла и, наконец, выпустила из-под себя.
– Иди, – хрипло приказал он.
Хели потребовалось время, чтобы собрать свое тело по кусочкам. Ноги подчинились последними – в комнату с малышами она добралась с трудом, держась за стенку. Под утро отец пришел за ней снова, и все повторилось – только еще гаже и дольше. Третьего раза Хели решила не ждать.
Снаружи уже рассвело. Идти было больно, но жить еще больнее, и это позволяло надеяться, что жизнь кончится быстрей, чем откажут ноги. Хели мало что соображала – поэтому не удивилась, когда возле автовокзала к ней подбежали две девушки.
– Ну наконец-то! – воскликнула одна из них – брюнетка в мелких кудряшках. – Сколько можно ждать! Идем, быстро.
Хели автоматически подчинилась, как подчинилась бы в тот момент любому указанию. Ее втолкнули в микроавтобус, где уже сидели несколько парней и девушек.
– Ничего себе вырядилась, – сказал кто-то. – Она что – из досов?
– А хоть бы и так, тебе-то что! – парировала кудряшка. – Это – Мирьям, подруга Лиоры, понял?
Она повернулась к Хели.
– Мирьям, сестренка, не парься, мы с тобой.
Кстати, Лиора звонила – не едет она. Родаки приземлили, прикинь! Просила по ходу тебе помочь… Эй, водила! Поехали.
Микроавтобус отъехал от тротуара. Пока он, лавируя в утренних пробках, пробирался к выезду из города, Хели обнаружила в голове – доселе пустой до гулкости – сразу две мысли. Первая заключалась в том, что ее приняли за другую, что она занимает чье-то чужое место, что это ужасно некрасиво и что следует как можно скорее объявить Кудряшке о ее ошибке. Вторая выглядела куда более весомой – Хели боялась пятна, которое вполне могло проступить сзади на ее длинной юбке, невзирая на все принятые меры. Ей казалось решительно невозможным идти сейчас в таком виде под взглядами парней через весь автобус. Поколебавшись, она решила оставить все как есть.
Кудряшка сидела рядом и, не умолкая, болтала со своей подругой. По-видимому, речь шла о цели поездки, поэтому Хели стала прислушиваться.
– А к О-О мы тоже пойдем? – спросила подруга.
– Ты что, упала? – округлила глаза Кудряшка. – Туда нельзя по ходу.
– Почему нельзя?
– Прикинь, сестренка, О-О – это тебе не сказка-ужастик. Это по ходу как… как… ну, как Бог в Храме за занавеской… – она принялась загибать пальцы. – Живет наверху, как на небе, – это раз. Никто его не видел, но он есть – это два. Кто к нему туда сунется – сразу смерть – это три…
«Вот куда бы попасть… – вяло подумала Хели.
– Правильно еду…»
На нее вдруг накатилась жуткая усталость; Хели закрыла глаза и провалилась в сон – жуткий и давящий, как тяжесть насильника. Наверное, поэтому она и проснулась с криком, изрядно перепугав Кудряшку.
– Да что ты блажишь-то, по ходу? Вставай, приехали…
Хели осмотрелась: автобус стоял на обочине шоссе. Все ребята уже вышли и теперь гуськом тянулись по едва заметной, уходящей в пустыню тропинке. «Ах да, О-О… – вспомнила она. – Кто сунется – сразу смерть. И пятно, пятно…» Привстав с сиденья, она проверила юбку – нет никакого пятна, зря боялась. Хели спрыгнула на землю и пристроилась в хвост остальным. Без пятна она чувствовала себя куда уверенней, хотя и удивлялась вопиющей нелепости этого чувства. В самом деле, есть ли разница, как умирать – с пятном на юбке или без? Ах, разве в юбке дело… – пятно теперь лежало на ней самой – оскверненной, растоптанной, уничтоженной… – и почему?.. за что?.. в чем она провинилась перед Богом?