Форд-транзит стал тормозить, а потом и вовсе съехал на обочину. Призрак выглянул в окно и удивился: до блокпоста оставалось еще как минимум несколько километров.
– Сидите! – не оборачиваясь, скомандовал Шимшон.
Почти сразу же распахнулась задняя дверца – внизу стоял Муха.
– Салям, Донбедро!
– Салям, Мухаммад, – отвечал Донпедро, нисколько не удивляясь ни появлению маленького бедуина, ни ортопедизации собственного прозвища.
– Держи!
Муха нагнулся и один за другим закинул в фургон два туго набитых рюкзака.
– Спрячь! – все так же не оборачиваясь, произнес Шимшон. Взгляд его был прикован к дороге. – Бай, Муха!
– Бай! – отозвался бедуин, захлопывая дверцу.
Машина двинулась дальше – вся операция заняла не более десяти секунд. Встрепенувшись, заерзал на своей картонке Доза. Впервые за все время глаза его обрели блеск.
– Нельзя, Доза, – мягко сказал Донпедро. – Ты же знаешь. Не наше это. Вот доедем до города, я тебе куплю. Деньги есть. Подвинься. Ну! Кому говорю…
Доза послушно перебрался в другой угол.
Старый бомж откинул в сторону картон, что-то сдвинул, на что-то нажал, и под фанерой пола открылась неглубокая полость – как раз в размер рюкзаков. «Собак можно не бояться, – вспомнились Призраку слова Боаза. – Хоть что вози – хоть траву, хоть гашиш – хрен учуют…»
Блокпост миновали без проблем – видно было, что Шимшона тут хорошо знают. Сонный солдат даже не стал открывать фургон – скользнул взглядом через окошко и махнул рукой – проезжай!.. В городе начинался час пик; недалеко от Французской горки уперлись в пробку. Заскучав, Призрак дернул за рукав задремавшего Донпедро.
– Что? – вскинулся бомж. – Выходим?
– Пробка, – объяснил Призрак. – Давай трави дальше. Быстрее доедем.
Донпедро зевнул и снова закрыл глаза.
– Э, ты это брось! – строго сказал Призрак. – Стольник взял, теперь отрабатывай. На таракане-мишуке остановились. Как он, дополз до Америки?
– Дополз, сука, – кивнул Донпедро. – Еще как дополз. Я потом его спрашивал: как у тебя получилось, Мишук? По вертикальной стене, без лестницы, без веревки, без ничего… Сам, говорит, не понимаю. Будто, говорит, на ладонях присоски образовались – даже не почувствовал, как взобрался. Одной силой желания. Во как, парень. Сила желания, она, парень, чудеса творит… Теперь он в Нью-Йорке, таракан хренов, в Бруклине. Усы отрастил, как дон Педро, магазин держит. Сантехника, кафель всякий, ванны с унитазами. Уважаемый человек в уважаемом месте. Я как-то заходил к нему – денег просить. Не дал, конечно, но…
– Погоди, – перебил его Призрак. – А ты-то как в Нью-Йорке оказался? Ты ведь не дополз? Или я чего-то не понял?
Донпедро вздохнул.
– Дополз, да не так. Зависть, парень, – глупая штука. Ведь что такое зависть? Зависть, парень, – это прямое следствие опоздания. Ты опоздал, а другие успели – вот тебе и зависть: почему они, почему не я? Вот и меня грызло так, что ночами не спал. А когда засыпал, то все один и тот же кошмар снился. Будто вхожу я в кухню и вижу таракана на стене. Вижу сначала одного, на Мишака похожего, но потом замечаю, что вовсе он не один, а много – тыщи и тыщи, и все ползут. И вдруг оказывается, что я тоже – таракан, только не такой, как они, мишаки, а отставший – таракан-одиночка. И вот ползут они вверх по стене бесчисленным рыжим полчищем, только спинки шевелятся… и усы… и крылышки… – а я стою, как шлепанцем прибитый, и даже лапкой пошевелить не могу. Они отползают все дальше и дальше… а я – в столбняке. И вдруг шаги слышу: кто-то в кухню идет, жена, наверное. Оборачиваюсь и вижу: никакая это не жена, а я сам – но не в тараканьем обличье, а в человеческом. Великанская такая фигура с точки зрения таракана – особенно отставшего. И слышу я собственный громовый голос: «Ах ты, сволочь рыжая! Совсем обнаглели!» – и вижу, как возносится надо мной огромный карающий тапок размером с авиалайнер… – и просыпаюсь в смертном ужасе.
Донпедро передернул плечами.
– В общем, пить я именно тогда начал – до того почти не употреблял. А когда и это не помогло, понял: надо пробиваться своими силами. Может, все-таки подсадит боженька в уходящий поезд вечного своего опозданта. Поехал нелегалом. Хлебнул там всякого. Кем только не работал – за центы ихние сраные. Себе на хлеб-воду оставляешь, а все остальное – адвокату, который о грин-карте хлопочет. Или якобы хлопочет – черт его знает. Терпел, думал – еще немного, еще чуть-чуть – получу эту ксиву дурацкую, пропуск в рай. И тогда уже семью привезу, заживу, как дон Педро, уважаемым человеком. Очень я по ним скучал, парень, – по жене и по детям. В Перми-то не слишком ценил, а вот издалека заскучал…